А папа и мама?.. Нет вестей?
— Ещё нет, милая, — говорю. — Я тогда сейчас прибегу к тебе. Не желаешь ли чего, Одарочка?
— Нет, тётушка, ничего не желаю, пусть только от окна не гонят.
IX
Вот так, в воскресенье я её навестила, а в четверг услышали мы, что умерла. Побежала я туда: она уже на столе. Свечечка горит, а никого нет. И такая ж она хорошая лежала, как ангелочек Божий!
Подошла старенькая служка.
— О! — говорит, — поплакала я над вашей детиной, сердечко! Такая ж тихая и покорная она была! такой любезной души отроду ещё не встречала! Вошла я к ней вчера, она тянется к окну. «Ой, — говорю, — девочка! Что же ты делаешь?» — «Пустите меня, — говорит, — пустите, бабушка, пусть я туда взгляну в последний раз... Там мой отец и мать живут...» Да так жалостно, как пташонок, просит — пустите! Я и пустила. Поддержала её немного; она всё смотрит пристально-пристально в синие дали; а слёзы, словно жемчуг, сыплются мне на руки, тёплые-тёплые... Солнце как раз заходило... Увидела — вишня в саду цветёт: «Принесите мне, бабушка, вишнёвый цветочек... принесите, бабусенька!» Я пошла и принесла. Она взяла. «О, какой же душистый, — говорит, — да свежий! Спасибо вам, сердечная бабушка!» Легла и цветочек возле себя положила. «Вот уже и солнышко низенько», — говорит и начала тогда вспоминать отца и мать; всё их звала, всё к ним обращалась: «Папа мой, папа! Зачем вы меня покинули? Матушка! возьмите меня!.. Ой, покинули ж вы меня, покинули одну!.. Мама!.. Папа!.. Родные мои и любимые!..» Пусть Господь её примет, мою голубушку, на своё лоно! Так-то уж я поплакала на старости летах!
В пятницу её похоронили. Когда опускали гроб в яму, то всё над ней белые голуби кружили. Солнце играло, словно рассыпалось по земле золотым сиянием. Утро такое тихое да ясное выдалось: ни ветерка не дохнёт, ни облачка не сбежится. Душа праведная отошла!