У черниці
Распускает косу
Безталанная, а рядом
Падает, моля
Старый отец: хоть до лета,
Хоть бы Петра дождаться,
Хоть до Зелёной недели…
Дождались, и дом
Украшали красиво,
В белых рубашках
Невесёлые, как сироты,
Под хатой сидели.
Сидят себе, грустят,
Слушают… что-то играет,
Будто кобза на улице
И словно поёт.
Дума
В воскресенье рано-рано
Синее море играло,
Товарищи кошевого
На совете просили:
«Благослови, атаман,
Чайки спустить,
Да за Тендер прогуляться,
Турка поискать».
Чайки и байдаки спустили,
Пушки приготовили,
Из широкого устья Днепра выплыли,
Средь тёмной ночи
На синем море
За островом Тендером тонули,
Пропадали.
Один тонет,
Другой всплывает,
Казацкому братству из синей волны рукой машет
И громко кричит:
«Пусть вам, панове товариство, Бог помогает!» —
И в синей волне исчезает,
Пропадает.
Только три чайки, слава Богу,
Куренного атамана,
Сироты Степана молодого,
Синее море не потопило,
А в турецкую землю агарянскую
Без кормчих прибило.
Тут сироту Степана,
Казака лейстрового,
Молодого атамана,
Турки-янничары ловили,
Из пушек стреляли,
В кандалы ковали,
В тяжёлую неволю гнали.
О Спас наш Межигорский,
Чудотворный Спасе!
И лютому врагу
Не дай попасть
В турецкую землю, в тяжёлую неволю!
Там кандалы по три пуда,
Атаманам по четыре,
И света Божьего не видят, не знают,
Под землею камень ломают,
Без святой исповеди умирают,
Как собаки, дохнут.
И вспомнил сирота Степан в неволе
Свою далёкую Украину,
Неродного старого отца,
И вороного коня,
И неродную сестру Ярину.
Плачет, рыдает,
К Богу руки простирает,
Кандалы ломает,
Убегает на вольную волю…
Уже на третьем поле
Турки-янничары догнали,
К столбу привязали,
Глаза выжгли,
Горячим железом выпекли,
В кандалы заковали,
В тюрьму посадили
И замуровали.
Вот так на улице под плетнем
Ещё молодой кобзарь стоял
И про невольника пел.
За плетнем слушала Ярина —
И не дослушала, упала.
«Степанушка! Степанушка!» —
Кричала, рыдала.
«Степанушка, моё сердце!
Где же ты был?!
Папа! Папа! идите сюда,
Идите, посмотрите!»
Пришёл старик, смотрит —
И своего Степана
Не узнаёт — так его
Изуродовали кандалы.
«Сын мой безталанный!
Дитя моё!
Где ж ты в свете погибаешь,
Сын мой единственный?»
Плачет старик, рыдает,
И Степан слепой плачет
Невидящими глазами,
Будто солнце увидел.
И берут его под руки,
И ведут в хату.
А Яриночка встречает,
Будто родного брата.
И голову ему омыла,
И ноги омыла,
И в тонкой белой рубашке
За стол посадила,
Кормит, поит,
Уложила спать
В комнате и тихонько
Вышла с отцом из хаты.
Через неделю без сватов
Старик посватал за Степана
Свою Яриночку.
И Ярина в доме.
«Нет, не надо, мой батюшка,
Не надо, Яриночка, —
Говорит Степан. — Я погиб,
Навеки погиб!
За что ж ты свои молодые
Годы погубишь
Из-за калеки?.. Ярино!
Люди будут смеяться,
И сам Господь накажет,
И прого́нит долю
Из весёлого этого дома
На чужое поле.
Нет, Ярино, Бог не оставит —
И найдёт мне жену;
А я пойду в Запорожье,
Там я не погибну,
Накормят». — «Нет, Степанушка,
Ты моё дитя!
И Господь тебя оставит,
Если нас покинешь».
«Оставайся, Степанушка;
Коль не хочешь жениться,
Пусть будет так: я сестрою,
А ты мне братом,
И будем мы детьми
Старому отцу вдвоём.
Не уходи от нас, Степанушка,
Не бросай нас снова.
Не оставишь?» — «Нет, Ярино!»
И остался Степан.
Обрадовался старик, словно ребёнок,
Даже за кобзу схватился —
Хотел сыграть метелицу
Изо всей силы,
Да не сыграл… под хатой
Все трое сели.
«Расскажи же нам, Степан,
Про свою беду,
Я ведь тоже гулял когда-то
В турецком плену».
«Вот меня, уже слепого,
Выпустили на свет
С товарищами. Товарищи
Шли в Сечь
И взяли меня с собой;
И через Балканы
Прямо двинулись в Украину
Свободной дорогой;
А на тихом Дунае
Нам повстречались
Сечевики-запорожцы
И свернули нас в Сечь,
И рассказывали, и плакали,
Как Сечь разрушили,
Как москали серебро, золото
И свечи забрали
В Покровской церкви; как казаки
Ночью бежали
И на тихом Дунае
Новым кошем стали;
Как царица по Киеву
С Нечосом гуляла…
И Межигорского Спаса
Ночью подожгла.
И по Днепру в золотой
Галере каталась,
На пожар тот поглядывала,
Тихонько усмехалась.
И как степи запорожские
Тогда поделили
И панам на Украине
Народ закрепостили.
Как Кирило со старшинами
Пудрой осыпались
И у царицы, как собаки,
Ботинки лизали.
Вот так, тату! Я счастлив,
Что глаз не имею,
Что ничего такого в мире
Не вижу и не знаю…
Поляки были — всё взяли,
Кровь выпили!..
А москали и Божий свет
В оковы заковали.
Вот так-то! Тяжко, тату,
Из родного дома
К турку поганому
В соседи проситься.
Теперь, говорят, в Слободзее
Останки собирает
Головатый, да на Кубань
Парней зазывает.
Пусть поможет ему Бог!
А что с того выйдет —
Святой ведает: услышим,
Что расскажут люди».
Вот так они каждый Божий день
Вдвоём разговаривали
До полуночи, а Ярина
Домом управляла
Да молилась святым…
И всё-таки вымолила:
На Всеядной, в воскресенье
Она обвенчалась
Со своим слепым. Вот такое
Случилось на свете,
Милые мои девочки,
Розовые цветы.
Вот так. Поженились
Мои молодые.
Может, это и не кстати,
Но что поделаешь,
Раз уж так случилось;
Год уже проходит,
Уже и второй. С женой
Ярина гуляет
По садочку. Старый отец
Сидит у хаты
Да учит внучка-пузанчика
Поклон отдавать.