Он знал их обстоятельства досконально, знал, как дрожали они над парнем и какой силой он был в их существовании. Лишь поэтому. И потому, что он не был таким злым мужиком, как другие, а был всегда добрый и честный, и что парнишка не имел сердца к военной службе, несмотря на своё медвежье здоровье и силу...
А голос молодого Василя доносился к ним издалека мягкими волнами. Он пел за работой. Весёлые и грустные песни невольно способствовали тому, что здесь решили горькое дело. Решили продать его любимцев, а деньги за них употребить на его освобождение. Беньямин должен был всё это устроить.
* * *
Старики проводили его далеко, до самого конца села, а Марийка понесла за ним ещё для его жены красивый цветной ковёр, который сама соткала и хотела им на свадьбе Василя застелить лавку, — лучший кусок из сундука. Потом оба вернулись домой.
Это было в один дождливый, холодный день октября, когда Василь покинул своих родителей и землю.
Ничего не помогло, хоть и волов продали, хоть и сам Беньямин распоряжался деньгами...
Днём раньше чёрные вороны непрестанно кружили над крытой соломой хатиной, словно там лежал труп и давно их ждал...
Потом пришла осень.
Закутанная в мглу, в сопровождении холодных ветров и с печальными серыми вечерами, с хлюпаньем нескончаемых дождей...
Тихо и пусто было всюду, но неспокойно.
Было что-то, что мучило... грызло... что-то, что, пожирая само себя, ширилось без отдыха и покоя.
Это была тоска.
По молодой, здоровой, живой силе, что ушла куда-то, оставляя следы по себе, тут и там, как лето.
Стайня стояла пустая.
Красивые зверята, с большими кроткими глазами и сильным тёплым дыханием, оставили пустоту, что непрестанно болела у хозяев и не исчезала. Всё то, что было нужно и чего всегда не хватало, росло, бросалось в глаза, увеличивалось, безразличное и упорное, и предвещало какое-то бесконечное существование... Земля лежала грустная.
Что-то сильное, здоровое она не могла создать без молодой силы. Должна была ждать.
И с самого начала, с первой минуты его ухода, — всё ждало...
* * *
Сквозь мрачную массу туманов, в которую вплелась грызущая тоска, ложившаяся всё тяжелее на всё и распространявшаяся тяжёлыми волнами так далеко, как око доставало, заставляя все краски бледнеть, — пробивался один голос. Незаметный, он пел одно и то же: Света! Света!..
Черновцы, 4 апреля 1898
[3] — Трілери — трели.
[4] — Бранка — призыв.
[5] — Пропінатор — корчмарь.
[6] — Гвер — ружьё, винтовка.