Покойный Облуп Скорпионович строил замок для себя и своей дворни, а мне бы надо для бедных людей Народный дом построить.
— Эй, кума, глупости, честное слово, глупости! — вскрикнул Шлендриан. — Бедные люди не такие уж переборчивые да важные. Пусть новый дом будет немного неудобный, тут тесно, там темно или ещё что, то им и так будет более чем хорошо. Они за всё благодарны будут. Ведь они, сердечко моё, в каких хоромах век свой промаялись? Разве что чуть лучше, чем в хлевах! Будешь ты на них внимание обращать! А ещё если им скажешь, что их новый дом стоит на том самом фундаменте, что и замок покойного князя Облупа Скорпионовича, так они такие счастливые будут, будто в раю!
Согласие задумалась ещё глубже и ради святого покоя согласилась с тем, что сказал Шлендриан.
Пошли дальше, чтобы осмотреть Болото.
— Ну, теперь я уже не знаю, чем это Болото засыпать, — ворчала Согласие, измерив палочкой глубину жидкой грязи и прислушавшись, как посреди неё в лужах квакали жабы.
— Что? Меня засыпать? Меня уничтожить? — пробулькало Болото. — Меня, коренную, исконную особенность этого участка? Нет, я на это никогда не соглашусь!
— Вот тебе и на, — сказала Согласие, — и тут какая-то национальная особенность, какие-то исторические права! Голова моя бедная!
— А мы! А мы! А мы! — заквакали хором жабы. — И куда же мы денемся, если вы это Болото засыплете? Мы не с исторической точки зрения выступаем, а обращаемся к вашему сердцу, к вашему человеческому чувству! Смилуйтесь над нами, не укорачивайте нам века, не разрушайте нашего любимого Болота!
Согласие не знала, что и начать.
— Слушайте, дорогие мои, — сказала она. — То, о чём вы просите, невозможно. Поверьте мне, я искренне уважаю ваше право на жизнь, но это Болото должно быть засыпано. Я охотно за свой счёт перевезу вас к реке, где сможете себе спокойно жить.
— А наши родовые гнёзда, наши прадедовские логовища, праматеринские купальни, всё это нам нужно покидать? Ах, ах, ах! Нет у вас чувствительных сердец, нет любви к родной земле!
— Да плюнь ты, кума, на них! — вскрикнул разозлённый Шлендриан. — Будешь ты с каждым червяком нянчиться. Не бойся, как увидят, что не шутки, так уберутся, как неписаные, даже слова не скажут. С таким хламом надо жёстко.
— Но подумай, кумушка, родовые гнёзда, прадедовские логовища, праматеринские купальни, и всё это — фу! и нет. Ну, как бы нам так!
— И то правда, — сказал Шлендриан и тоже задумался, а через мгновение добавил: — А знаете, кума, может быть, можно этому горю помочь. Я думаю так: часть Болота, где должны стоять фундаменты здания, мы засыплем, это уже неизбежно. А середину его, ту самую глубокую, можем оставить как есть; обложим её хорошенько камнем, так что займёт целый двор. И Болотy будет хорошо, и жабам хорошо, и бедным людям обиды не будет, ведь будут иметь на дворе пруд. Столько пользы: летом прохлада, а зимой своё катание на коньках.
Согласие чуть не расцеловала своего кума за такой мудрый совет.
— Только чем же это Болото засыпать? — заботилась Согласие.
— А разве у нас мало Мусора, — сказал Шлендриан. — Глянь на ту кучу, куда испокон веков все соседи выбрасывали, что кому было не нужно: тряпьё, черепки, битое стекло, золу и всякую всячину. Это мы аккуратненько в Болото и вгоним, хватит его с головой.
— Не смейте! — закричал Мусор. — Я тоже историческая традиция, я знак унии двух народов, знак добровольного их содружества! "Со bóg złączył, niech człowiek nie rozłącza"!*
Но Согласие уже не удивлялась и не сердилась, а только ласково сказала:
— Не бойся, милый Мусор! Мы не думаем тебя выбрасывать за границу или уничтожать сразу. Напротив, ты будешь у нас "во главе угла", пойдёшь под фундаменты нашего нового дома!
Мусор начал было ещё что-то отвечать, но Согласие уже не слушала и пошла дальше.
Таков был початок той памятной постройки. Как вели её дальше Согласие с Шлендрианом, как покупали кирпич и камень, как строили и во время строительства планы меняли, а переменив, видели, что плохо сделали, как каменщики не хотели слушать Шлендриана, а кирпичи каменщиков, — обо всём этом долго бы пришлось рассказывать. Не скажу также, долго ли или коротко они трудились над той постройкой, а перейду прямо к тому торжественному дню, когда здание было уже готово и когда его освящали. Это была радость для бедных людей, это был всенародный праздник! Со всех сторон съехались представители и нотабли, привезли своих матушек в шелках, своих дочерей в белых и розовых платьях и своих прихожан в национальных свитках, полотнянках, лаптях и клёпанках и с национальными сумками и клюками за плечами. Около пятидесяти батюшек встало на соборную службу божью "за всякое прошение", а после службы четыре самых славных проповедника на все четыре стороны света начали наставлять собравшихся о важности и красоте этого праздника. Согласие царило над собравшимися. Она была одета в новое красивое платье, выбеленная и даже слегка подрумяненная, сидела на балконе нового здания и всё только улыбалась и благословляла. В конце, когда у проповедников уже не хватало дыхания в груди и они закончили свои вдохновенные речи, когда все взгляды ещё раз обратились на новое здание и на неё, Согласие поняла, что пора и ей сказать пару слов. Она встала и, опираясь руками на железные перила, сказала:
— Ну, деточки, я прямо к вам. Имеете, слава богу, домик красивый, для общего пользования. Только тихонько в нём, деточки, без крика, без стука, ведь постройка ещё новая да слабая, знаете, не устоялась. Одно только могу вам сказать: можете гордиться этим домиком! Такого второго не найдёте во всём округе. Пусть же он будет вашей крепостью, пусть о его стены разбиваются всякие посягательства, всякие вражеские наезды! Крепко и согласно, мои деточки, защищайте это своё национальное добро и, если какая непрошеная рука протянется, чтобы хоть порошинку с него взять, отгоняйте её громким возгласом: Русь для Руси!
— Русь для Руси! — закричали все собравшиеся, подняв вверх руки, а Согласие сама так воспламенилась этим возгласом, что необдуманно топнула ногой по балкону. И вдруг захрустело, затрещало и загрохотало, и на месте, где мгновение назад красовалось новое здание, собравшиеся увидели огромную тучу пыли. Согласие вместе с балконом в первый момент рухнула вниз, но успела без вреда выскочить из развалин. А когда пыль рассеялась, собравшиеся увидели, как из-под развалин вылезла ещё одна фигура, поцарапанная, оборванная, но тоже целёхонькая. Это была слишком хорошо всем знакомая Несогласие. Она плевалась, чихала и отряхивалась от пыли, глины и грязи, что кругом налипло на ней. Увидела своё Согласие, бледную как мел, всю дрожащую от испуга, стоящую в первом ряду зрителей, и подошла к ней, грозя ей прямо под нос сжатыми кулаками:
— И ещё сама, старая колода, ко мне приползла, сама меня просит: дай мне покой, не мешай мне, не копай подо мной! — защёлкала от злости Несогласие. — Ну, скажи ты, вяленая репа, мешала я тебе, копала под тобой? Скажи при людях, при честных батюшках, пусть нас рассудят! Правда, что я совсем не лезла в твою работу? А теперь скажи мне, зачем ты сама, обманом, меня в свои фундаменты замуровала? Ты думала, что там мне конец будет? Ах ты, пугало конопляное, ах ты, костогрыз! Неужели в твоей голове нет и столько мозгов, сколько в дырявом орехе зерна? И какая добрая сестрица! Видит, что я заснула, — ну-ка меня в фундамент замуровать! Но погоди, узнаешь, будешь меня помнить!
И Несогласие схватила Согласие за седые косы, и к великому соблазну собравшегося народа обе сестры с криками и визгом начали драться, рвать друг другу волосы и проклинать одна другую. А пышный дом, построенный Согласием, лежал в развалинах.
___________________
* В указаниях (польск.). — Ред.
* Что бог соединил, да не разъединяет человек (польск.). — Ред.