Гайдамаки

Василию Ивановичу Григоровичу
на память 22 апреля 1838 года

поэма

Всё идёт, всё проходит — конца не видать.
Куда оно делось? Откуда взялось?
И глупец, и мудрец не способны сказать.
Живёт... умирает... цветёт — и завяло,
Навеки завяло... Листок пожелтел —
И ветры его по свету развеяли.
А солнце восходит, как раньше вставало,
И звёзды, как прежде, по небу плывут,
И ты, белолица, с небес опускаешься
Над миром, как прежде, гулять ідёшь,
Смотришь в колодец, в ручей отраженье,
И в море безбрежное. Сеешь ты свет,
Как над Вавилоном, над его садами,
И над тем, что будет с нашими сынами.
Ты — вечность без края!.. Люблю говорить
С тобою, как с братом, как с родной сестрою,
Думу тебе петь, что ты шепчешь мне вновь.
Скажи мне ещё, что мне делать с тоскою?
Я не одинок, не без рода, вдовец, —
У меня есть дети, да как их укрыть?
Спрятать с собою? — грех, душа же жива!
А может, ей легче будет на том свете,
Когда кто-то прочтёт эти слёзы-слова,
Что она так искренне когда-то лила,
Что над ними тайком и рыдала жива.
Нет, не спрячу я их, ибо душа жива!
Как небу — нет края, так и душе —
Нет начала, и края ей тоже не будет.

Где же она будет? — причудливый звук!
Пусть кто-то когда-то на свете земном
Её вспомнит — и легче ей будет уйти.
Вспомните, девушки, вам надо помнить!
Ведь вас она любила, как розы цветы,
О вашей судьбе она пела мечтами.
Пока солнце встанет — спите, дети мои,
А я подумаю, где взять вожака.

Сыновья мои, гайдамаки!
Мир широк, в нём воля —
Ступайте, сыны, погуляйте,
Поищите доли.
Сыновья мои — малы ещё,
Неразумны дети,
Кто ж вас встретит без матери
С теплом на планете?
Сыновья мои! орлы мои!
Летите в Украину, —
Пусть и встретит беда вас там,
Но не на чужбине.
Там найдётся душа живая,
Что вас не забудет,
А здесь… а здесь… тяжко, дети!
Если впустят в хату,
То, увидев, посмеются —
Вот так ныне люди:
Все учёные, печатные,
Даже солнце ругают:
«Не оттуда, мол, всходит
И не так сияет;
Вот так, мол, было бы надо…»
Что поделаешь? — слушай:
Может, вправду не оттуда
Солнце нынче встало,
Как прочли они в умных книжках…
Умные — и баста!
А что скажут о вас они?
Славу вашу знаю!
Посмеются, подшутят,
И под лавку кинут:
«Пусть, — скажут, — там полежат,
Пока встанет батюшка
Да расскажет, как положено,
Про своих гетманов.
А то дурак рассказывает
Мёртвыми словами
Про какого-то Ярему
В лаптях перед нами.
В лаптях! Дурак! Дурак!
Били, да не учили.
От казачества, от гетманства —
Только холмы могильные,
Больше ничего не осталось,
Да и те разрывают;
А он хочет, чтоб слушали,
Как старцы поют…
Пустая работа, братец:
Хочешь денег и славы —
Пой про Матрёну,
Про Парашу, нашу радость,
Про султана, паркеты, шпоры —
Вот где слава!!! А он поёт:
«Сине море играет»,
А девка плачет, за тобой
И твоя община
В серых зипунах…» Правда, мудрые!
Спасибо за совет.
Тёплая шуба, да жалко —
Не на меня шита,
А умное ваше слово —
Подбито ложью.
Извините… кричите себе,
Я вас не послушаю,
Да и в гости не позову:
Вы — умные люди,
А я глупый; один в избе,
Как малое дитя,
Заспеваю, зарыдаю —
Пусть небо поймёт.
Заспеваю — море играет,
Ветер зашумит,
Степь чернеет, и курган
С ветром говорит.
Заспеваю — развернулась
Высокая могила,
До самого моря козаки
Степь широкую крыли.
Атаманы на воронах
Перед бунчуками
Скачут, пляшут… А пороги
Меж камышами
Гремят, воют — разгневались,
Что-то страшное поют.
Прислушаюсь, пригорюнюсь,
Спрошу у стариков:
«Что, отцы, за печаль у вас?»
— «Тяжко нам, сынок!
Днепр на нас разгневался,
Плачет Украина…»
И я плачу… А тем временем
В ряд пышный встают
Гетманы, сотники, паны —
И в избу мою
Пришли, сели возле меня,
О стране родной
Рассказ ведут, вспоминают,
Как Сечь строили,
Как козаки на байдаках
Пороги проходили,
Как гуляли по синему,
Грелись в Скутари,
И как, трубки закуривши,
В Польше на пожаре,
В край родной возвращались,
Как пиры справляли.
«Играй, кобзарь, лей, шинкарь!» —
Казаки кричали.
Шинкар знает, наливает —
Чаша не пустеет;
Кобзарь вжарил, а козаки —
Хортица дрожит —
Метелицы, гопака
В пляске отрывают;
Кухоль ходит, переходит,
Скоро высыхает.
«Гуляй, пане, без жупана,
Гуляй, ветер, в поле!
Играй, кобзарь, лей, шинкарь,
Пока встанет доля!»
Взялись в бока, в присядку
Хлопцы с дедами:
«Вот так, дети! Хорошо, дети!
Панами вы станете».
Атаманы на пиру
Будто бы на раде,
Ходят важно, переговариваются —
А громада вельможная
Не сдержалась — грохнулась
Старческими ногами.
А я гляжу, и смеюсь
Сквозь слёзы от счастья.
Смотрю, улыбаюсь, слёзы утираю:
Я не одинокий — есть с кем в мире жить.
В моей хатке, как в степи без края,
Казачество гуляет, байрак гомонит.
В моей хатке синее море играет,
Плачет курган, и тополь шумит,
Девушка Гриця тихо напевает —
Я не одинокий — есть с кем век прожить.
Вот моё богатство, деньги,
Вот моя слава,
А за ложный ваш совет
Благодарность лукавая.
Хватит с меня, пока живу,
И мёртвого слова —
Чтобы изливать печали и слёзы.
Бывайте здоровы!
Провожу сыновей
В путь-дорогу далёкий.
Пусть идут — может, найдут
Казака седого,
Что слезами старыми
Встретит моих деток.
С меня хватит. Скажу ещё раз:
Я — пан над панами.

Вот так, сидя в конце стола,
Размышляю, думаю:
Кого звать? Кто поведёт?
На дворе рассвет.
Погасла луна, горит солнце.
Гайдамаки встали,
Помолились, оделись,
Стали вокруг меня,
Тихо-тихо, как сироты,
Молча склонились.
«Благослови, — молвили, — батюшка,
Пока есть у нас сила;
Благослови искать долю
Во широком мире».
«Погодите… Мир — не изба,
А вы малы ещё дети,
Неразумны. Кто ж вожак
Пойдёт перед вами?
Кто проведёт? — Беда, дети,
Беда мне с вами!
Выкормил вас, вырастил вас,
Выросли большими,
А идёте в люди, где нынче
Все учёные стали.
Извините, что не выучил,
Хоть меня-то били,
Били больно, но при этом
Научили многому!
«Тма», «мна» — знаю, а «оксию»
До сих пор не выговорю.
Что ж вам скажут? — Пойдём, сыны,
Пойдём, попросим.
Есть у меня отец родной
(Не по крови, по сердцу) —
Он мне даст совет и помощь,
Потому что знает,
Как тяжело скитаться в мире
Сироте без рода;
Да и душа у него прямая,
Казацкого рода,
Не отрёкся от той песни,
Что пела мать в детстве,
Что с ним говорила ласково,
Колыбель качая;
Не отрёкся от той думы,
Что об Украине
Слепой старец, сокрушаясь,
Поёт под изгородью.
Он её любит, думу правды,
Славу казачью!
Он любит её! — Пойдём, сыны,
На совет желанный.
Если бы он не встретил меня
В мою чёрную годину,
То давно бы схоронили
В снегу на чужбине,
Схоронили бы — да сказали:
«Так... какой-то бездельник...»
Тяжело, горько бродить по миру,
Не зная — за что!
Минуло всё, чтоб не снилось!..
Пойдём, хлопцы, вместе!
Раз он мне не дал погибнуть
На чужой сторонке,
Он и вас примет, приголубит
Как своих детей.
А от него, помолившись,
— Гайда в Украину!»
Здравствуй, батюшка родимый!
На пороге твоём —
Благослови моих деток
В дорогу далёкую.

С.-Петербург,
7 апреля 1841 года

Ярема

«Ярема! герш-ту, хамов сын?
Пойди, приведи кобылу,
Подай туфли госпоже
И воды мне принеси,
Подмети в хате, внеси дрова,
Посыпь индюкам, гусям дай,
Сходи в погреб, в хлев к корове,
Да шустрей, хам!.. Постой!
Управишься — беги в Вильшанку:
Почтенной надобно. Не мешкай!»
Пошёл Ярема, ссутулился.

Вот так с утра жид проклятый
Над казаком измывался.
Ярема гнулся, потому что не знал,
Не знал, бедолага, что крылья выросли,
Что небо он достанет, коль взлетит,
Не знал — и гнулся...

О Боже мой милый!
Тяжело жить на свете, а жить-то хочется!
Хочется видеть, как солнце сияет,
Хочется слышать, как море играет,
Как птица щебечет, как шепчет овраг,
Как в роще запела чернобровка…
О Боже мой милый, как весело жить!
Сирота Ярема, убогий сирота:
Ни брата, ни сестры, ни родни у него!
Жидовский подручный, на пороге вырос,
А не клянет судьбу, людей не бранят.
А за что б их ругать? Разве знают они,
Кого надо гладить, кого истязать?
Пусть себе пируют… О них доля дба́ет,
А сироте надо всё самому добывать.
Случается — тихо-тихо поплачет,
Да и то не от боли, не от тоски:
Вдруг что вспомнит, или вдруг что увидит…
И снова за дело. Вот так надо жить!
Зачем мне отец, мать, хоромы большие,
Коль некому с сердцем душой говорить?
Сирота Ярема — но богатый сирота,
Ведь есть с кем и плакать, и песни сложить:
Есть карие очи — сверкают, как звёзды,
Есть белые ручки — обнимут, устанут,
Есть сердце единое, девичье, нежное,
Что плачет и смеётся, и мрёт, оживает,
И дух святой посреди ночи
Над ним витает.

Вот такой мой Ярема,
Сирота богатый.
Таким и я когда-то был…
Прошло, девчата…
Прошло, развеялось,
И следа не стало.
Сердце замирает, когда вспоминаю…
Почему не осталось?
Почему не витает?
Было бы легче слёзы лить, печаль изливать…
Люди отняли — им всего мало.
«Зачем ему счастье? Закопать бы живьём!
Он и так богат…»
Богат на лохмотья
И на частые слёзы — да не отирать!
Судьба моя, доля! где тебя искать?
Вернись ко мне в хату мою убогую,
Или хоть приснись мне… не хочется спать.

Извините, добрые люди:
Может, не кстати,
Да проклятая нужда-злодейка
Кому ж не помеха?
Может, ещё повстречаемся,
Пока ковыляю
За Яремою по свету…
А может… не знаю…
Беда, люди, повсюду беда —
Некуда прижаться:
Куда, говорят, склоняет судьба —
Туда надо гнуться,
Гнуться молча, улыбаться,
Чтоб никто не понял,
Что на сердце скрыто,
Чтоб не пожалели.
Ихняя жалость… пусть снится
Тому, у кого счастье,
А сироте пусть не снится,
Никогда не снится!
Тяжело, муторно рассказывать —
А молчать не умею…
Изливайся ж, слово-слёзы:
Солнышко не греет —
Не высушит.