Рассказал я ему всю историю: мол, так и так, где же тут искать совета? Тот сразу рассмеялся, а потом, когда я объяснил ему, что у нас в деревнях жандармы шуток не понимают, задумался.
— Что ж, пан Яремишин, — говорит, — коли так, то надо что-то думать. Знаете, у нас есть всего два цеха, которые занимаются работами по дереву: колёсники и столяры. Есть у нас один плотник — тот к столярам приписан, и один бондарь — тот в цехе колёсников. А куда бы вас пристроить — этого я и сам не знаю. Пойдём — я с вами пойду — сначала к нашему цеховому старшине, поговорим с ним, а если с ним ничего не выйдет, то пойдём к столярскому цеху.
— О, бог вас благослови, пан мастер, за вашу помощь! — сказал я.
Пошли мы. Цеховой старшина колёсников наморщил лоб, повёл усами, пока я рассказывал ему своё дело.
— Изготовление ложек к нам не относится, — коротко ответил он.
— А к кому же относится? — спрашиваю его.
— А я почём знаю? Это уж ваше дело, не моё.
Вышли мы, идём к столярскому старшине. Тот как раз полировал какой-то стол и весь был перепачкан скипидаром. Попросил нас присесть на какие-то доски, сам облокотился на стол и подозвал мальчонку, чтобы тот с сухими руками сунул ему табаку в нос, чихнул раза три и, выслушав мою просьбу, воскликнул:
— Да чтоб вас! Как же я могу вам выдать свидетельство о пригодности, что вы умеете делать ложки, если я сам в этой работе ничего не смыслю! Вон, у меня самого ложки купленные.
— А куда же тогда обратиться за таким свидетельством?
— Не знаю, дорогие мои. Лучше всего идите в староство — там вам объяснят.
Думаю себе: ну что ж, коли в староство — значит, в староство. И правда, в этом есть резон. У нас по любому делу лучше всего обращаться в староство. Будь то налог, заразная болезнь, церковное дело, пожар, школа, дорога или мост, жалоба на войта — со всем иди в староство, как в родной дом.
Иду, попрощался с моим знакомым колёсником, но едва ступил на рынок, направляясь к ратуше (староство в ратуше), как вдруг мой цеховой старшина колёсников дёрнул меня за полу.
— Послушайте, пан хозяин, — говорит, — а вы в своей работе токарный станок используете?
Нет, не использую.
— А какие же инструменты применяете?
— А какие? Кроме топора и пилы — разве что тёсла, резец и ручной нож.
— Ну так и говорите! — вскрикнул он радостно. — В таком случае вас, очевидно, надо приписать к бондарям. А так как у нас отдельного бондарского цеха нет, а единственный здешний бондарь состоит в нашем цехе, то и вам придётся к нам присоединиться.
— Да пусть вас бог благословит, пан цеховой! — вскрикнул я, по-глупому обрадовавшись. — Значит, смогу у вас получить эту несчастную карту?
— Ну, это мы ещё посмотрим. Порядок требует, чтобы цеховую карту не выдавали никому, кто не отслужил срок у цехового мастера и не был освобождён.
— Но побойтесь бога, — вскричал я, — пан цеховой! Неужели вы скажете мне теперь идти в ученики к колёснику или к бондарю учиться делать ложки, если ни один колёсник, ни один бондарь их делать не умеет?
— Ну, ну, — сказал цеховой, усмехаясь, — этого я вам не говорю, но цеховые предписания вы обязаны выполнить.
— А какие это предписания?
— Мастер-штюк сделать — это первое.
— Мастер-штюк? Какой же я вам мастер-штюк сделаю?
— А что? Каждому цеховику — по полдюжины ложек, а мне — два десятка, и будет вам мастер-штюк.
— Ну, это ещё можно.
Но и это не всё. Надо заплатить вступительный взнос — пять ринских, на цеховое освещение — ещё пять, ну а за то, что мы выдадим вам карту без прохождения срока ученичества, вы должны будете заплатить сбор — сорок ринских, и напоследок, конечно, угощение для цеховой братии. В таком случае мы выдадим вам карту, с ней вы пойдёте в налоговое управление, получите заработной лист, с этим листом вернётесь ко мне — я внесу вас в реестр цеховых мастеров…
И рассказывал он это так спокойно и рассудительно, словно уже распоряжался угощением на столе для цеховой братии. Меня охватила злость — я даже не дослушал его болтовню.
— Будьте здоровы, пан цеховой! — крикнул я.
— Ну и что же, куда вы?
— Домой.
— А как же цеховая карта?
— Спасибо, больше не нуждаюсь.
— А это почему?
— Потому что с сегодняшнего дня я бросаю весь свой промысел. Знаете, пан цеховой, всего того, что вы мне тут перечислили, я и за десять лет не заработаю, не считая уже своего материала. Оставьте себе свою карту и свой цеховой гонор! Обойдётся цыганская свадьба без марципанов.
И пошёл я, натянув шапку на уши, чтобы не слышать, как цеховой звал меня обратно.
Вернувшись домой, я тут же распустил чужих людей, сказав им, что больше ложек делать не буду, а инструменты все сложил в ящик — под замок и в кладовку, пусть лежат до лучших времён.
Через несколько дней снова жандарм заглянул в дом.
— Ну что, получили карту пригодности?
Я рукой махнул.
— Бог с ней, — говорю, — зачем она мне теперь! Отныне я и не подойду к ложке — разве что за обедом.
— Вот как! Запомните себе: если поймаем на продаже — заберём всё оборудование и ещё заплатите штраф в 50 ринских!
— Вот так? Ну, это предупреждение действительно стоит запомнить.
Так я и расстался со своим промыслом. Чувствую себя теперь будто без рук. Хожу, маюсь, а потом от тоски думаю: «Погоди-ка! Напишу хоть письмо самому пану маршалку!» И написал. Всё ему изложил: как его эксцеленцию в детстве нашими ложками кормили, как мы теперь от него ждали покровительства и помощи, и как нас вдруг эта цеховая устава подкосила — всё по порядку. Выписал я ему также, сколько у нас в краю кузнецов, сапожников, ткачей, плотников и других ремесленников из-за этих цехов хлеба лишились, а напоследок — как вся эта история с цехами вышла на пользу только евреям, потому что еврей берёт обедневшего ремесленника к себе вроде как в услужение, оформляет на себя заработной лист и заставляет бедолагу работать на него. Еврей богатеет, а те еле дышат…
Всё это я выписал и отправил во Львов, лично в руки пана маршалка. Ну, так вот: как отправил — так и до сегодняшнего дня ни малейшего ответа. Хотя, впрочем, что удивительного: откуда такому великому пану опускаться до ответа простому мужику! Только вот что меня поражает: зачем тогда было так громко кричать о поддержке домашнего промысла?..
Львов, январь 1887 года
__________
* Речь идёт о пок[ойном] графе Владимире Дидушицком, основателе ценного естественнонаучного, археологического и этнографического музея во Львове.
* Пан Людвик Вержбицкий, около 1880 года директор городского промышленного музея во Львове, издал ценный атлас «Wzory przemysłu domowego włościan na Rusi» в десяти выпусках.
* Речь идёт о бывшем краевом маршалке Николае Зибликевиче.