Солнечное тёплое дополдень в июне.
Окно моей художественно убранной комнаты стояло настежь раскрытым, а я сидел перед ним за письменным столом.
Один из самых прекрасных, самых диких карпатских пейзажей раскинулся прямо перед моим окном. Огромная, похожая на пирамиду, густо покрытая лесом гора вздымалась к небосводу. Рядом с ней — тёмное узкое ущелье разнообразно сформированных, лесистых гор и скал. К этому — непрерывный шум сосновых лесов, напоминающий море, и полное солнца пространство.
Всюду как можно больше солнца.
Никогда ещё зелень леса не казалась мне такой живой, насыщенной; безоблачное, прозрачное небо — таким синим, мягким. Я совершенно утонул в этом виде...
Утонул!..
Это мало сказано.
Я ощущал эту великолепную красоту природы каждым нервом; пожирал её глазами, упивался её существом, и вместе с тем знал, что силы, составлявшие мою душу, пробудила она, что вырастила их именно она, одна-одинёшенька...
Счастлив тот, кто может её понять!
Непреодолимое желание овладело мной записать сегодня одну уже часто обдуманную идею. Отвёл я почти насильно взгляд от природы и начал упорядочивать мысли.
Они поддаются, они сопротивляются, они рассеиваются, они смеются надо мной... я не могу!!
Недалеко от дома — может, шагов сто — сидит с самого утра какая-то нищенка и просит у прохожих милостыню. Но она не попрошайничает, как это делают люди её рода привычным способом. Она и не поёт. У неё нет даже того попрошайнического тона, к которому человек у этих созданий уже привык и который поражает лишь тогда, пока эти существа перед глазами. Нет, у неё и того нет. Она скулит. Всё снова и снова, в одинаковом tempo [1] от высоких до самых низких тонов. В середине шкалы едва заметное различие, а затем опять:
— Смилуйтесь над несчастной, и бог воздаст вам!
Я ощущаю это скулящее нытьё всем телом от ног до головы. Стараюсь не обращать на это внимания и пробую быть как будто глухим. Невозможно!
— Смилуйтесь над несчастной, и бог воздаст вам!
Оно взъелось на меня, вцепилось в меня, а я прислушивался с нервозностью, даже с какой-то исступлённой жадностью, к этому скулению.
— Великолепно! великолепно! — шепчут мои уста с неописуемым сарказмом.— Великолепно! — и, раздражённый почти до крови, я швырнул перо на стол.
Может быть, наконец-то [2] перестанет!
Слушаю с затаённым дыханием минуту, вторую, третью, и вдруг:
— Смилуйтесь над несчастной, и бог воздаст вам!
Это может довести человека до безумия.
Бросаюсь к окну, чтобы её увидеть. Меня словно что-то толкает, чтобы я её увидел! Вот она!
Сидит перед мостиком, что ведёт на рынок, и скулит. Нет, пусть думают как хотят, но это действительно чистое благо, что попрошайничать запрещено. В маленьких городках ещё существует это божье наказание, хоть для бедных там есть и какие-то пособия. Но я положу всему конец. Брошу ей денег, чтобы замолчала, или чтобы убралась отсюда, или чтобы просила хоть попрошайническим тоном, или чтобы... или чтобы... ах! чтобы ты онемела!
— Смилуйтесь над несчастной, и бог воздаст вам!
Во мне вскипело, и я зловеще усмехнулся.
Схватив шляпу, лечу к ней.
Она сидит, повернувшись профилем в ту сторону, откуда я как раз подхожу. Когда услышала мои шаги, замолчала. Вся её тонкая согнутая фигура с головой, склонённой на грудь, и протянутой рукой вдруг принимает характер напряжения. Я замедляю шаг, хочу приглядеться к ней. Жёлтый, словно восковой, худой, но молодой, необычайно правильный профиль склоняется на грудь. Верхней части лица я ещё не вижу ясно; нижняя отмечена глубоким, давно застывшим страданием...
Теперь поднимает голову (мне кажется, слишком высоко), и я вижу: она слепа, совершенно слепа. Длинные чёрные шёлковые ресницы прикрывают глаза...
С испугом, с каким-то внезапным ужасом уставился я на неё и быстро вложил деньги в её маленькую руку, обожжённую солнцем. Её бескровные, меланхолически сжатые губы искривились словно в улыбке.
— Да благословит вас бог, паночку!.. Да благословит вас бог тысячу раз! С самого восхода солнца, которого я не вижу и уже никогда не увижу, сижу я здесь, а вы первые смилостивились надо мной. Да благословит вас бог!
Несказанно гадкое чувство овладело мною.
[1] — Темп (ит.).
[2] — Прецінь — наконец, в конце концов.