Ну, этого одним-двумя словами не расскажешь. Это нужно сколько баек послушать, чтобы понять, что это за штука – характерничество! Например: однажды сплю я, сплю, когда мне снится, будто я иду в сени попить воды и вдруг вижу, что в щель под задвижку лезет такой длинный язык и хочет её отщелкнуть. И так всё это мне ясно приснилось, что аж в горле у меня совсем пересохло. Что пришлось просыпаться и на ощупь тащиться в сени, где у меня стояла кадка с водой. Иду тихо, потому что дети малые спят, уже нащупал было кружку, когда вижу: такой красный, аж горит, и такой плоский, ну, будто ремень – язык ползёт понемногу из щели и хочет нащупать задвижку. Я и пить забыл от такого чуда – во рту сразу стало влажно, а сам думаю, что делать. Пока в хату за оружием кинешься, то неизвестно, что за эту минуту в моей хате с такими гостями случится. И подсказать некому – осавулина хата, где он гостевал, аж через четыре двора. А язык этот такой красный, что аж светится в сенях, и уже дотянулся до задвижки, и уже так вот лижет её и подвигает...
Тогда я – рип! – плечом подпер дверь. А там, снаружи, что-то как дёрнет, как дёрнет, да как засопит! Что оно такое, думаю? Не к моей ли это Евге такие гости ночью подбираются? Если так, то она, проснувшись, да поможет своему любчику, и что тогда от меня на белом свете останется? Ну, про меня – ладно, а с детьми-то как? Куда они, с такой матерью оставшись?
А язык тот крутится у меня под носом, как бешеный червь, а слюна с него течёт и брызжет. А с той стороны будто железными когтями по дереву скребёт, да так мычит, будто телёнок. Лишь бы бог сохранил нас от такого телёнка, хоть и рожки, может, у него такие же, однако ум под теми рожками – не приведи господи! Вот оно там бьётся в дверь и достучалось-таки. Что я понемногу опомнился и начинаю спрашивать:
– Что ты такое! Говори мне немедленно!
И плечом в дверь торг! торг!
А оно там бесится и, может, и сказало бы что, так язык-то я держу. Оно и интересно узнать, что это за чудо, так жалко язык отпускать. И не столько язык тот, сколько самого себя.
На этот шум проснулись мои. Зажгли огонь и сбежались, да онемели, увидев всё это. Еле-еле я тогда выпросил у своего старшего огня, так он тогда оцепенел – силы сатанинские начали, значит, действовать. Беру я тот огонь и говорю:
– Говори, я кому говорю! – и поднёс к языку пламя.
Тот как крикнет! Такой голос у него прорезался, что у нас стёкла повылетали, а всё село в один голос тоже закричало, проснувшись.
Ну, хорошо, что у нас тогда гостил сам осавула через четыре двора. Мужик бывалый, он сразу и прибежал с джурами.
И кричит в хату:
– Вы там живы?
– Так живы все до единого.
– А что вы там делаете?
– Да держим, – говорю, – за язык вот такого гостя. Кто это, пан осавула?
– Лучше бы не говорить.
– Почему?
– Потому что ещё впустишь, – говорит.
Вот так штука! Я, как услышал то, да как испугался за свою Евгу, а больше за себя, да как поднёс огонь к тому язычищу! Как он там замычал, забелькотал! А потом начал говорить:
– Отпустите меня, я вам в пригоде стану!
– Пусть бог хранит от такой пользы, – говорю, – а скажи-ка лучше, не к моей ли Евге ты это пришёл?
Как услышала это моя Евга, так сразу обмякла и упала, словно неживая. А тот дьявол испугался, да:
– Сегодня у вас в сенях сучка щенят-ярчуков привела, так я пришёл, чтоб их подавить, пока слепые. Потому что потом, как подрастут, они нашего брата на куски рвут.
– Ну-ка, – приказываю старшему, – посмотри по сеням, не ощенилась ли наша сучка?
Тот туда-сюда, есть, говорит, нашёл.
– Ощенилась! – говорит.
– Ну, так счастье твоё, – говорю я нечистому, – что ты первый раз не соврал.
И огня ему, огня!
Оно кричит, а что делать дальше – я ж не знаю...
– Надо, – говорю, – к батюшке!
– Какой батюшка, – говорит осавула, – тут он не помощник.
– А откуда ж вы знаете, что не помощник? Вы разве с ним знакомы?
– Был незнакомый до сих пор, – говорит осавула, – а теперь только пришлось. Вот, – говорит, – он и попался...
Вот это да!.. Я и чуть язык не выпустил от испуга, такое услышав.
А уже люди сбежались и боятся подойти – одни, что чёрта видят, другие – что батюшку. И начали все вспоминать, какой нелад по ночам с церковью творился. Да и я, бывало, такого не раз слышал, только разве поверишь таким россказням? Пока своими глазами не увидишь.
– Так что делать, громада? – спрашивает осавула.
– Крестить!
– Вот это верно, – согласился он. – Только крестить теперь мы его будем другим способом. Ну-ка, хлопцы, – крикнул он джурам, – живо срубайте осиновый кол, да хороший!
Как услышал то чёрт, да как не взмолился! А те уже и принесли, уже и обтёсывают.
– Пожалейте! – вопит. – Всё отдам! И деньги отдам!
– Знаем мы твои деньги, – смеётся осавула, – как петух трижды кукарекнет, так они в пепел обратятся.
– Тогда вот что, – вдруг говорит нечистый, – я вас всех спасу, если пообещаете отпустить.
– Вот это дело, – прервал и опустил кол осавула. – Ну-ка, говори же! Только присягнись как следует.
– Клянусь Вельзевулом! – говорит тот.
– Э, нет, так не годится, – говорит осавула, который, видишь, бывалый в былых делах и в турецких неволях даже, много чего там насмотрелся и узнал. – То, видишь, не чёртова клятва.
– Клянусь тьмой! – наконец сказал нечистый, потому что понял, что тут никого не обманешь. – Что сейчас на вас идёт конфедерация за контрибуцией. И если не откупитесь, то все пойдёте дымом.
– А как ты знаешь?
– А так, что они идут ночью Долгим яром на Спасовку. То и сюда завернут.
Задумался осавула.
– Похоже на правду. Отпускайте его, человек добрый.
Это он ко мне.
Отпустил я дверь. И вот интересно – открываю тут же её, а он, дьявол, мигом исчез, что я его и не успел увидеть – так быстро, что все только охнули.
Тогда осавула приказал собрать всё оружие, какое было в селе, а главное, бороны. Всех малых, кто постарше был, научили стрелять и ружья им не пулями зарядили, а дробью, чтобы метче стрелять.
И засели под ночь в Долгом яру, посадив хлопцев с одной стороны, обложив боронами с другой, а все взрослые, нахватав оружие, цепы да косы – возле тропы, где она значительно шире.
Подготовились мы. И – пришли. Только не шляхта, а татары. Как же удивились все они, когда их мигом порубили, как и велел нам пан осавула. Вот что такое характерничество. А не удержался-таки дьявольский сын, чтоб не соврать: всё же на ляхов наплёл, хоть и они от татар не лучше. Да пустое – жизнь он свою выпросил и честно заслужил её.
Но самое главное, что я и не думал, какая-то у меня умная сучка оказалась да хитрая. Мало ей того, что знала наперёд, как по её детям ночью придётся, – так ещё в сени так тихо затесалась, – даже я-таки не заметил!