Девочке стало жалко себя и одновременно завидно. Неужели эта женщина знает, что такое настоящие проблемы? Или, может, чувствовала нечто похожее? Вот ведь какая уверенная в себе — даже майку надела без лифчика.
— Я мечтаю... Я хочу... чтобы они все меня любили, — выпалила Соня и сама удивилась своим словам.
— Кто — они?
— Ну, одноклассники. Может, бабушка и мама. Все.
— А зачем тебе их любовь?
Стоп, она это всерьёз? Как вообще можно задавать такой вопрос? Что значит «зачем»?
Может, чтобы не осуждали. Может, чтобы было с кем поговорить. Чтобы хоть раз спросили, хочет ли она этот борщ или это платье.
С этой дамочкой каши не сваришь. Но вместо того чтобы возмутиться вслух, Соня вдруг сникла.
— Я не знаю.
— Соня, а ты себя любишь?
# — #
Полуденное солнце светило сквозь тонкие занавески. Каникулы. Соню опять никто не разбудил, и она проспала почти до полудня. После долгого сна вся левая половина тела затекла, глаза слипались, а в ногах чувствовалась какая-то ленивая тяжесть.
Соня подошла к шкафу, заглянула внутрь и чуть высунула то нелепое чёрное платье, не снимая его с вешалки. Тонкий синтетический шифон ударил статическим электричеством. Девочка не решилась его примерить.
«А ты себя любишь?» — звенело в голове.
#3
У СОНІ НЕ БУЛО ДРУЗЕЙ, КРОМЕ ДЕНИСА И КИРИЛЛА. ОБА они были такими же нелюдимыми, как и она, такими же молчаливыми и никем не признанными в классе. Эта троица проводила вместе почти все дни и вечера школьных каникул. Вид у них был, как у одиноких снимков в Instagram. Тех, что выкладываешь просто так, но надеешься хотя бы на один лайк. И не получаешь ни одного. Всем пишут: «красотка», «огонь», «малышка»... А тебе — ноль комментов. Они могли бы быть героями фильма о настоящей дружбе или борцами с системой. Могли бы искать приключений или хотя бы любви. Но выглядело это жалко. Как будто трое неудачников собрались «против всех», но такие слабые, что и сделать-то ничего не могут. Просто ничего не могут.
Соня говорила себе, что дружит с парнями. Но она не знала, настоящая ли это дружба. Как сравнивать друзей, какие к ним применять критерии, если ты вообще ни с кем больше не общаешься и не имеешь выбора? А вот встречаться Соня ни с кем не хотела. А может — не позволяла себе хотеть, кто знает.
Иногда Соня представляла, каково это — когда тебе кто-то нравится. Вот ты замираешь вся и не можешь пошевелиться. Вот он рядом, а ты почти падаешь. Тебе страшно и радостно, и больше всего не хочется, чтобы он уходил. И в то же время хочется, чтобы ушёл.
Да, он будет уходить, а ты будешь смотреть ему вслед, представляя, как бы он мог обернуться. Обернётся — а там ты, такая задумчивая и красивая, отбрасываешь прядь с лица, смотришь ему прямо в глаза.
Да. Вот бы только он обернулся.
— Соня, камон, — сказал бы он.
— Со-о-о-ня. — А, нет, это голос матери с кухни. Ну что ей опять не так?
Было уже около полуночи. Соня не заметила, как пролетело время в раздумьях. Весь день бродила без дела, пришла домой около семи, уткнулась в телефон, а потом просто задумалась. И вот — вечера как не бывало. На столе стояла чашка с остывшим чёрным чаем, уже покрытым тонкой плёнкой.
— Не спишь? — мать заглянула в дверь. Уставшая и хмурая, она одной рукой снимала ремень со штанов. — Ты бы посуду за собой помыла, или мне это делать?
Мама всегда разговаривала вопросами. Одними и теми же фразами, день за днём. Носила одни и те же коричневые брюки и светлые свитера. Укладывала короткие русые волосы чуть набок, красила губы всё той же коралловой помадой каждый день. Уже лет десять работала в одном и том же отделении банка. Каждый четверг она встречалась с подругами в одном и том же ресторане. Это было не особо шикарное место — не то, где официанты держат бутылку за дно, а вторую руку кладут себе на поясницу. Но и в забегаловки (как мама их называла) не заглядывала.
Они садились с одними и теми же женщинами за столик у окна, заказывали бутылку итальянского вина (хотя, для разнообразия, можно было бы взять и французское) и, вероятно, жаловались на детей. Мать говорила, что Соня растёт лентяйкой, и из неё совсем ничего не выйдет.
Хотя на самом деле Соня не знала точно, жалуется ли мама. Но именно так она себе это представляла.
Соня с мамой почти не разговаривали. В такие моменты, когда она слышала голос матери, видела её в дверях, девочка просто вспоминала, что у неё есть мама, что она живёт с ней, что вот сейчас нужно что-то сказать. Тогда Соня представляла — а втайне надеялась — что у мамы есть какая-то другая жизнь.
Соня думала: вот эта женщина выходит из дома, снимает эту скучную одежду, надевает кожаную юбку и розовую блузку, едет не в банк, а, скажем, к любовнику. Или к любовнице. И в этот момент Соня верила, что в той выдуманной жизни, какой бы она ни была, мама была бы гораздо счастливее, чем с ней в этой двухкомнатной квартире с грязной посудой.
— Я помою.
Соня взяла со стола чашку и прошла на кухню мимо матери. «Какая же она всё-таки... никакая», — промелькнуло в голове.
#4
— ЭЙ, ЖЕНЩИНА! — КИРИЛЛ ТАК НАЗЫВАЛ СОНЮ только когда рядом были другие, и так, чтобы все слышали (наедине она была «малой»). — На, выбирай. Есть ментоловые, черничные, а ещё грейпфрутовые.
Кирилл держал три пачки перед лицом Сони. Она потянулась за сигаретами из каждой. Они с парнями курили лет с двенадцати. Но это было не по-взрослому. Соня иногда мечтала не прятаться, а просто иметь возможность выкурить сигарету утром перед уроками. Или где-нибудь во дворе, как с кофе. Но в итоге они покупали пачку и шли за гаражи. У Кирилла там был тайник. Надо было быстро затянуться трижды, от чего у Сони кружилась голова и неприятно жгло в лёгких. Она старалась не кашлять, но плохо это удавалось. В такие дни эта троица чувствовала себя свободной и взрослой, хотя потом Соня долго терла руки спиртовым антисептиком, который всегда был у неё в кармане.
— Слушай, ко мне приезжает двоюродный брат, Марко. На все каникулы.
— И что с того?
— Будет с нами тусить.
— Ну и пусть.
— Я и не спрашивал твоего разрешения! — рявкнул Кирилл.
Она знала, что не спрашивал. И про брата знала. Он уже готовился к поступлению, жил где-то за триста километров, так что виделись они нечасто. А ещё Кирилл всегда говорил, что тот брат — нелюдим. Ну и хорошо. Может, если он такой же, как Соня, они отлично помолчат все вместе всё лето.
# — #
Июнь пролетал, как скорый поезд. Сон до обеда, холодный кофе из маминой кофеварки, заскочить к бабушке на кислый борщ — и к парням. В тот день они собирались в кино. Соня уже подходила к двору, где должны были быть Кирилл и Денис, как вдруг заметила, что людей там больше, чем ожидалось.
К ней стоял спиной ещё один парень. Соня вспомнила, что брат должен был приехать. Но не сегодня же. Он казался чуть выше друзей, был одет в чёрные джинсы и такую же чёрную футболку. «Наш человек», — тут же решила Соня.
— О, это ты, — заметил девушку Кирилл, только когда она подошла вплотную. Честно говоря, можно было бы и раньше.
— Приветики, — улыбнулась Соня.
— Привет, — наконец повернулись к ней Денис и Марко.
Лица у парней были озабоченные. Но Соня уже не обращала внимания — она увидела глаза... У Марко были тёмные и такие грустные глаза. А ещё у него были пальцы — тонкие и длинные. Этими пальцами Марко поправлял непослушный густой чёлк, торчавший прямо над лбом и почти доставший бы до бровей, если бы его причёсывали вперёд. Но красавчик ловко откидывал волосы наверх. Соня украдкой посмотрела на Кирилла и Дениса. У них тоже были глаза, пальцы и волосы. Но всё было не то. Соня расплылась в глупой улыбке и снова сказала:
— Приве-е-е-ет.
— Это — Марко, мой брат, приехал на лето, — Кирилл хлопнул брата по спине. Марко улыбнулся Соне.
— Привет, — в третий раз сказала девушка, что уже должно было вызвать серьёзные вопросы. А что ещё она могла сказать?..
— Соня, слышишь, — ворвался в её мысли Кирилл, — мы, это самое, передумали идти в кино.
— Ладно, куда пойдём?
— Да вот, собственно, мы хотим потусить. Своей, мужской компанией.
Муж-с-кой? Это прозвучало так, будто ей плюнули в лицо.
Что? Какой ещё мужской компанией? Такого нахальства от друга Соня не ожидала. Кирилл рядом с братом тут же показался ей каким-то фальшивым и нелепым. В огромной толстовке с надписью MARVEL, в очках в чёрной оправе, которые он каждую минуту поправлял на носу, и в грязных кедах — он был как малолетний учитель английского, который пытается казаться ещё моложе. Мужчина нашёлся, ну надо же.
Но рядом были глаза. Соня не могла прямо сейчас испортить перед Марко репутацию хорошей подруги. И каким-то чужим голосом ответила:
— Ладно.
— Круто. Сонька, ты — прелесть, — Ден и Кирилл обняли девушку. — Ну, на связи?
— Ага.
Она уже повернулась и пошла прочь, как вдруг из ниоткуда появились слёзы, сжимающие горло и не дающие сказать ни слова. Ну вот, мало того что в городе теперь есть такой красивый Марко, так он ещё и тусит с её друзьями. А Соне что теперь делать? Вдруг все её фантазии о влюблённости начинают сбываться? Ей правда теперь хочется его увидеть ещё раз? Правда хотелось уйти оттуда?
А как теперь быть классной подругой и не мешать этим мужчинам (какая-то чертовщина, муж-чи-нам), но сделать так, чтобы Марко обратил на неё внимание, если парни его от неё забрали? А если они над ней посмеются? Они с ребятами никогда не говорили про какие-то там отношения и не спрашивали друг друга, кто кому нравится. Соня думала: может, Ден и Кирилл между собой такое обсуждают? Но потом отгоняла эти мысли. Эти двое точно не могли об этом говорить. Они вообще не понимали, что такое девушки. Кроме неё, конечно. Но её и девушкой-то не назовёшь — так, недоразумение.
КОНЕЦ ОЗНАКОМИТЕЛЬНОГО ФРАГМЕНТА