Посвящение В-у и О-у
Стоит лес. Из деревьев: берёзы, осины, черёмухи, дубы и т. п.
Осенью опадает листва, желтеет и шелестит. Играет на свету разными красками, местами порой пылает против солнца, словно само пламя.
Между ними одна сосна, всё зеленеет.
— Чего зеленеешь? — набросились деревья однажды на неё.— Мы все осенью желтеем и сбрасываем листву, а ты одна хочешь выделяться в лесу?
— Я сосна,— ответила она важно.
— Что это сосна? Разве ты не древесина, как мы? Не растёшь в земле? Корни твои не там же, где и у нас? Как же так!
— Я сосна,— отвечает она снова важно.
— Сколько живём, ежегодно сбрасываем листву, не изменяем своего обычая, а ты одна забавляешься зеленью. Смешно и обидно! Актриса!
Пошёл по лесу смех.
Когда поздней осенью начали падать снежинки и на их ветвях белым пухом укладываться, а сосна всё сохраняла свою одежду, поднялся шум.
— Ещё не сбрасываешь свои иглы. Пора бы уже! Мы давно о зелени забыли...
— Я сосна,— снова ответила древесина.
Тогда они загудели:
— Прочь с тобой! Ты не древесина, ты чужачка. Твоё право неестественно, невозможно, чтобы в эту пору настоящая древесина ещё зеленела!
Сосна склонила важно свои ветви к земле. Росла здесь давно и зелень всегда удерживала. Иглы её стали остры и враждебны к неосторожным прикосновениям, а вершиной поднималась к небесам. Одинокой чувствовала себя в лесу. А так как была ростом выше всех, орёл останавливался на её вершине, прилетал и улетал. И хорошо было в её густой зелени. С её кроны он смотрел на весь лес.
Гордый и резкий был птиц, низин не любил, а отношений с пташками, что чирикали по дубам и осинам, избегал. Сказано — царь птиц.
Заметила его однажды старая черёмуха на вершине.
— А вон на вершине чужачки загнездился орёл! — закричала.— Разве это не стыд для нас, не оскорбление? Опомнитесь! А вон сколько прекрасных молодых деревьев в лесу: берёзы, осины, черёмухи, буки, ольха. Нет, он на чужачке загнездился! Слышали? Какая из неё древесина? Давайте изгоним орла. Царя-птицу у нас украла!
— Украла, украла! — понеслось лесом.
— Я сосна,— отозвалась древесина.
— Что сосна? И что из этого? Какие у тебя заслуги? Какой из тебя строительный материал? От сегодня до завтра? Вся твоя заслуга, что вверх тянешься. Эй, товарищи, опомнитесь, она у нас орла украла!
— Украла, украла!
— Я именно для орлов,— сказала сосна.
Новый шум.
— Для орлов? А это что? У нас нет уже на чём гнездиться? У нас нет осин? У нас нет грабин? Нет буков?
Ещё раз объяснила древесина, что она сосна.
* * *
Стрелок шёл лесом. К нему обратились с жалобой.
— Проступки?
— Вот так. Вон та, что ввысь тянется...
Другой голос:
— Орла, царя-птицу, у нас украла.
— Орла украла?
— Украла, украла!
— Где он?
— А вон. На вершине чужачки.
У стрелка оружие. Он властелин и над царём-орлом.
— Убить?
— Нет, жалко. Может, удастся приручить.
— Приручить, приручить!
— А где ему жить?
Снова шум.
— А вон же осины у нас! А вон берёзка молодая. А вон черёмуха пышная и крепкая. А мне что не хватает? Объёмная и толстая, на сто лет материал.
— Хорошо. Надо согнать орла с вершины.
Грянул выстрел в лесу. Задрожала крона древесины. Орёл ни крылом не шевельнул.
Разозлился стрелок. Давай поджечь сосну, чтоб он больше не возвращался к ней.
Поджёг древесину...
Эх, какой огонь вспыхнул в ней! Как загорелась сосна! Словно в мученицу обратилась в короткое время. Пламя колыхалось хоругвами между её широкими ветвями, а золотые искры рассыпались дугой над всей вершиной. Дым гнался отчаянным порывом в небеса, но спасения откуда ждать — не было. Кипучая живица стекала, как слёзы, вниз, и горела сосна, словно чистейшая жертва. Сгорела до пня.
Стало спокойно в лесу. Спокойно и буднично. Не слышно широкого шума сосны.
Уже не будет больше зимой зеленеть, не будет больше и орлов ласкать.
А орёл, царь птиц?
Улетел, взмахнув яростно крыльями, не возвращается больше. Загнездился на высокой скале, его невозможно приручить. Сверкает глазами на приближающихся из низин и хранит своё одиночество...
Гордый и неприступный, он никогда не изменится. Всё прочее забыл. Осины, черёмухи, буки и дубы. Одно лишь не угасает в его верной душе — это образ пышной жертвы, что в долах пала, и презрение к низинам.
Черновцы, 4 июля 1907