У бога за дверью лежал топор

У Бога за дверьми лежал топор.
(А Бог тогда с Петром ходил
По свету и творил чудеса).
А кайсак на худобу
И на тяжкое горе
Любенько да тихонько
И украл тот топор.
Да и потянул по дрова
В зелёную дубраву;

Дерево выбрав — да как цюкнет!
Как вырвется топор из рук —
Пошла по лесу косовица,
Страшно было, жаль было глянуть.
Дубы и прочие деревья
Столетние — как трава
В покос ложатся, а из яра
Встает пожар, и тучи дыма
Святое солнце застилают.
И стала тьма, и от Урала
До Тенгиза, до Арала
Кипела в озёрах вода.
Пылают сёла, города,
Рыда́ют люди, воют звери,
И за Тоболом, в Сибири
В снегах прячутся. Семь лет
Божий топор леса рубил,
А пожарище не стихало.
И мерк за дымом Божий свет.
На восьмое лето, в воскресенье,
Как кукла в белом пеленаньи,
Святое солнце поднялось.
Пустыня чернела, как цыган:
Где город был или село —
И головня уже не тлела,
И пепел ветер унесло,
Былинки даже не осталось;
Лишь одно-единственное
Зелёное дерево в степи качалось.
А по пустыне краснеет
Красная глина и обгорелость,
Колючий бурьян и будяк,
Да где-то ковыля седая
С осокой в яре под горой,
Да дикий где-нибудь каясь-кайсак
Тихонько выедет на гору
На том исхудавшем верблюде.
Нечто неясное тогда случается:
Словно степь с Богом заговорит,
Заплачет верблюд, и каясь-кайсак
Поникнет головой и взглянет
На степь и на Карабутак.
Сингичагач кайсак припомнит,
Тихонько спустится с горы
И канет в глиняной пустыне…

Одно-единственное у долины
В степи край дороги
Стоит дерево высокое,
Заброшенное Богом.
Заброшенное топором,
Огнём не тронутое,
Шепчется с долиной
О давнем времени.
И кайсаки не минуют
Дерева святого.
В долину заезжают,
Дивятся ему,
И молятся, и с жертвами
К дереву взывают,
Чтоб дало оно побеги
В их бедном крае.