Три кукушки с поклоном

Внимание! Вы просматриваете ознакомительный фрагмент – краткий отрывок из произведения! К сожалению, полный текст этого произведения не доступен для чтения на нашем сайте. Посмотрите в школьном учебнике по украинской литературе за 11-й Класс

Всевышней Любви

П о с в я щ а е т с я

 

Я выхожу из клуба в новом дешёвом костюме (разгрузил с ребятами-однокурсниками три вагона кирпича — вот и купил) и с чемоданчиком в руке. И первое, что вижу — дом Карпа Яркового. А перед ним — молодая сосна, выстроенная ровными рядками на жёлтом песке. На крыльце Карпова дома стоит Марфа Яркова и провожает меня глазами. Стоит без платка, седая, пышноволосая — когда-то её волосы сияли на солнце золотом, теперь не сияют. Видно, думаю про себя, волосы умирают раньше, чем человек...

Подойдя ближе, я кланяюсь Марфе и говорю через молоденькую сосну:

— Здравствуйте, тётя.

Марфа шевелит губами и продолжает провожать меня взглядом, пока я не вхожу в «большую» сосну (у нас её ещё называют: «та, что твой отец сажал»).

Дома меня встречает мама — радуется, плачет и подставляет мне синие губы для поцелуя.

— Мама, — спрашиваю после того, как пересказал свои скупые студенческие новости (сессию сдал, костюм вот купил), — а почему тётя Марфа Яркова так на меня смотрела?

Мама долго молчит, потом вздыхает и говорит:

— Она любила твоего отца. А ты на него похож...

Марфа — тогда её в селе из-за маленького роста звали «маленькой Марфой» — знала, что письмо от отца приходит раз в месяц. Она, наверно, чувствовала его ещё издалека, это письмо, ещё с полдороги. И ждала. Приходила к почте, садилась на порог — тоненькая, хрупкая, в бедной вышитой сорочке и пышной юбочке над босыми ногами — и сидела, сияя жёлтыми кудрями из-под чёрного платка: сбежала с молотилки или от косаря, за которым вязала, или с лугов, где сено скирдовали.

Сидела на порожке и обрывала лепестки ромашки, шепча: «Есть — нет, есть — нет, есть...»

Когда из почты выходил наш почтальон дядя Левко — высокий, исхудавший, как сама худоба, с брезентовой сумкой через остро поднятое плечо — Марфа подскакивала ему навстречу и тихо спрашивала, заглядывая снизу в его глаза:

— Дяденька Левко, а от Мишки есть письмецо?

— Нету, — отвечал Левко, блуждая глазами поверх золотистых волос Марфы, выбившихся из-под платка.

— Не врите, дяденька. Есть...

— Ну, есть! Есть... но не тебе, а Софии.

— Дяденька Левко! Дайте хоть подержать его в руках...

— Нельзя. Чужие письма никому нельзя давать. Запрещено.

— Я только в руках подержу, дяденька, и отдам. Синие глаза Марфы наполняются слезами и сияют вверх на дядю Левка — ещё синее.

Левко озирается, вздыхает своей тощей грудью и манит Марфу пальцем за почту. Там он достаёт из сумки конверт и протягивает Марфе:

— На. Только никому не говори, что давал — уволят меня за это.

— Нет-нет-нет, дядечка! — едва не захлёбываясь, шепчет Марфа. — Вот вам крест святой!

Она хватает письмо из Левкиных пальцев — слёзы градом катятся по её щекам — прижимает письмо к груди, целует обратный адрес...

— Чернила слезами не размажь, — говорит Левко и отворачивается: ждёт.

Марфа, если поблизости нет людей, не скоро возвращает ему письмо — томно держит его у груди и шепчет, шепчет...

— Ну вот, видите, ничего я ему и не сделала... Теперь несите Софии. Я ведь ничего ему не сделала... Спасибо вам, дяденька, родной... Вот, возьмите — выпьете за его здоровье.

Она достаёт из-за пазухи измятый карбованец и вкладывает в ладонь Левко.

— Разве что за его здоровье, — бормочет Левко, — а так — ни за что бы не взял...

И чешет в село, подняв острое плечо с почти пустой сумкой (тогда люди не особенно писали друг другу).

А Марфа бежит на работу, летит, как птица, чтобы довязать до вечера свои шесть копн, и ветер сушит — не высушит слёз в её глазах.

— А кто вам это рассказал, мама? Дядя Левко?

— Нет. Он молчал. Я сама видела и слышала. Я тоже ведь за ней убегала с работы. Вон тем овражком — и к почте. Смотрю, а она уже на пороге сидит, ждёт... Она всегда первой угадывала, когда отец подаст весточку.

— И вы на неё не обижались?

— В горе, сынок, ни на кого зла нет. Одно лишь горе.

— А как же — она угадывала, а вы — нет?

— Кто его знает, сынок. Сердце у всех людей разное. У неё такое, а у меня — другое... Она ведь намного моложе была отца. Ему тридцать три, ей девятнадцать. Прожила с Карпом своим два годика — а натерпелась, будто сто. Отец же... он как будто и не старел — одинаковым оставался и в двадцать, и в тридцать... сокол был, статный, смуглый, а глаза — чёрные, будто жгли. Глянет — просто взглянет, а в груди — как защемит. Может, потому что он редко поднимал глаза. Больше ладонью их прикроет и о чём-то думает. А в последний раз, как я его видела (ездила с передачей аж в Ромны, их туда перевели), то уже не жгли, а только ласкали — такие грустные. Смотрел ими — как из тумана.

Они к нам на посиделки ходили, Карпо и Марфа. Каждый вечер. И болтали мы втроём, или пели тихонько. Отец — баритоном, я — подпевала ему, а Марфа вела первое. Голос у неё тогда был, как и она сама — будто вот-вот надломится, но ловкий. А Карпа — хоть выкинь. Сидит, в потолок глядит. Или в усы дует — то в один, то в другой, распушивает. Так я ему миску горячих галушек (он страшно любил есть), ложку в руку — ешь, Карпе! И он трескает, аж за ушами трещит. Мы поём, а он усами пар с миски ловит, да сопит так, что лампадка на столе чуть не гаснет. «Я, — говорит, — картошку в галушках люблю. Картошки побольше надо кидать». Лицо круглое, ноги толстые. И рыжий — мамочки ты мои... Как старая солома. А Марфа рядом с ним — перепёлочка. Глянет, как он над галушками мается, вздохнёт посреди песни и отвернётся, а в глазах — слёзы, как две голубые свечки. К отцу... Я ж вижу. А он — ладонью брови прикроет и поёт. Или тебе в колыбель улыбается да тихонько укачивает.

— Ты, Михайле, — говорю, — хоть разок бы на неё глянул. Видишь, как она к тебе светится.

А он:

— Зачем же мучить человека, если он и так мучается?

Глаза у мамы сухие, голос не дрогнет, и я чувствую за ним: воспоминания её не щемят и не болят — они окаменели.

ПОСЛЕДНЕЕ ПИСЬМО ОТЦА

«София! Соня!

Вчера один товарищ дал мне осколок зеркальца, и я впервые за два года увидел себя. Увидел — и не узнал. Не только голова — даже брови поседели. Сначала подумал — может, иней (это было на улице, не в бараке), провёл ладонью — нет, не иней.

Больше не буду смотреться.

Работаю здесь, как и дома: окна (только не для хат), двери (но не филёнчатые), столы, скамьи, ложки ребятам вырезаю на досуге — тайком...

Плохо выходит, сердце болит — ведь это из моих рук такое выходит. А дерево хорошее — в наших краях из него бы белые палаты строили. Но сырое. Да и инструмент не тот, что у меня был. Ты его ещё не продала? Если прижмёт — не жалей. Мне он, наверное, уже не пригодится. Я не так уж далеко зашёл, но обратно — очень далеко.

Ты спрашиваешь, как нас кормят, как одевают к зиме. Кормят, да, такой вкусной юшкой каждый день, что даже Карпо Ярков пятнадцать мисок умолотил бы и добавки попросил! Одежда обычная — крестьянам не привыкать.

Этой ночью мне приснилась моя сосна. Она, наверное, уже мне по колено, а то и выше. Сосна — а за ней синее крыло реки... Ни ты, ни сынок, мой колосок, что-то давно не снились, только мерещитесь.

Сосед мой по нарам молится во сне, а Бога не называет. К кому он молится?..

Соня!

Не суди меня строго. Но я никогда никому не врал — и сейчас не совру: я чувствую каждый день, что где-то рядом со мной ходит Марфина несчастная душа. Соня, сходи к ней и скажи, что я послал ей — как пел на Зеньковских ярмарках слепой бандурист — послал три кукушки с поклоном. Только не знаю, перелетят ли они Сибирь непреходимую, или замёрзнут в пути.

(«Сибирь непреходимую» было неуверенной рукой зачёркнуто густыми чернилами, и сверху той же рукой снова написано: «Сибирь непреходимую»).

Сходи, моя единственная в мире Соня! Может, она позовёт свою душу назад, и тогда придёт ко мне забвение — хоть на миг.

Обнимаю тебя и несу на руках колыбель с сыном — пока живу...»

Когда это было... А я до сих пор думаю: «Как они слышали друг друга — Марфа и отец? Как?..»

А ещё думаю:

«Почему они не поженились, так слыша друг друга?» — Тогда бы не было тебя... — шумит большая «отцова сосна»

К сожалению, доступ к полному тексту этого произведения ограничен. Вероятно, электронную версию можно найти для покупки в специализированных интернет-магазинах либо посмотрите в школьном учебнике по украинской литературе за 11-й Класс