— Не бери того телёнка, — сказала я.
— Як же не брать, коли оно, глянь, как на меня дивится, — ответила я.
— Да и грех будет не взять, оно ж не на корову дивится, а на меня, — отказала я.
— То грех будет, — сказала я.
Это у меня такое случается поговорить самой с собой. Когда не знаешь, что делать, то с кем ещё поговоришь?
Потому что тут корова Манька привела не одного телёнка, а двоих.
— Всё равно бригадир себе лишнего заберёт.
— Не посмеет, — не согласилась я.
— Тогда председатель.
— Нет.
— Или завфермой, — ответила я себе.
Так, что никто не смог возразить, даже я. Потому что завфермы был такой, что не только телёнка стащил бы, но и саму Маньку давно украл бы, если б не побаивался других воров — бригадира и председателя. А необелеченный телёнок — ясно как день, что пропадёт.
А оно ж такое миленькое и смотрит так на меня, прямо человеческими глазами, будто туда душа людская вселилась. Я и не знала, что именно тогда, в обед, так и случилось.
Откуда бы я могла такое знать? В школе не учили такому. Да и кто там умеет такому научить?
Только глаза такие научат. Которые смотрят на тебя так влажно.
— Ты такое мудрое-мудрое, — тронула я его. — Ты такое мудрое-мудрое, а как тебя вынести?
А корова так от него даже будто отходит. Другого лижет, облизывает-вылизывает, а этого будто мне отдаёт. Потому что разве двух вылижешь?
Смотрю я на телёнка, а глаза его мне и говорят:
— Вот так возьми в мешок и неси спрячь на кладбище. До вечера. А там придёшь, заберёшь, никто не узнает.
Будто сам Иисус в яслях, — такое оно ко мне глазами ласковое, что я, словно не своими руками, подстелила в мешок подстилку, завернула его туда и так быстро понесла, что не успевала думать.
О том, что я никогда до того, ни после не украла ни грамма. Ни в голодовку, ни даже в колхозе, который только тем и занимался, что нас обирал. О том, что это меня, смешно подумать, телёнок научил первый раз такое сделать. Потому что ноги несли меня быстрее, чем мысли. А кралось легко, так легко, что быстро.
— И вот где ты его на кладбище спрячешь? — спросила я.
Я не знала, что и ответить, пока телёнок в мешке не дёрнулся в ту сторону. Где стояла свежая могила. Неделя ей, не больше. А венками так густо уложена, что сам Бог велел между них подложить сена, пристроить мешочек, погладить его. И телёнок там прижался так, чтобы дожидать до вечера.
Я едва успела вовремя — как пришёл на ферму завфермы и увидел, что моя Манька уже не тельная, а стоит и облизывает телёнка.
— М-ня, — подумал он вслух свои мысли. И окинул вот так телёнка базарными своими глазами.
— Это тот, когда? — двинул он к нему обрубком толстых пальцев.
— Только что, — ответила я. — Только вот-вот.
— Ну, то, ладно, — он подумал о своих пальцах.
И спрятал их в карман. Потом потоптался по кизякам прочь.
Где и столкнулся с бригадиром, который, увидев его, ничего не сказал. А повернулся и пошёл ещё дальше.
Водки им и без того телёнка хватало.
Я тогда дольше возилась возле бидонов, чтобы уйти отсюда как можно позже. Еле дождалась остальных. После этого скорее-скорее на кладбище, пока ещё не совсем темно, чтобы не так страшно стало.
И только я к нему забегаю, когда глянь — что такое? Что-то едет. Да это машина.
— Чего это машина кладбищем едет? — спрашиваю я.
— Не знаю, — отвечаю я. — Сыздавна такого не было, машины всегда возле ворот останавливались, чтобы люди дальше ногами по кладбищу шли.
Вот заезжает туда машина и медленно едет. Куда? Да к той самой свежей могиле, к моей. Вот подъехала, встала.
Двое вылазят, мешок вытаскивают, кидают. А в нём что-то.
— Неужто ещё одно телёнко? — спрашиваю я.
— Посмотри, разве телята такие большие? — отвечаю я, а сама уже хватаю себя за руки, чтоб не тряслись.
А один не вылезает, так и сидит за рулём, так и сидит и мотор не глушит. Потом эти двое докурили и достают из машины лопаты. И идут к моей могилке. И несут туда того тяжёлого мешка, тащат. Как я начинаю понимать, что в том мешке не телёнок, а совсем наоборот, то я начинаю кусать себе руки, что такое вижу. Чтобы не закричать совсем. Ведь видно же, что там человеческое что-то. Но где видано, чтобы человеческие тела в мешке хоронили?
— Шевелится, — шепчу я.
— Не шевелится, — отвечаю я, хотя сама вижу, что мешок вот так дёрнулся и застонал.
— Что ж ты, козёл, — говорит один грозно, а голос дрожит, — не доделал?
— Сейчас доделаю, — хотел засмеяться другой из них, а подавился дымом. Откашлявшись, взял и лопатой ударил тот мешок по голове. И он затих.
Тогда эти двое стали докуривать. Если б тот, за рулём, не высунулся:
— Ну, вы там позасыпали, что ли, козлы?
И все трое, видно, почему-то очень волновались, так, что и сигареты им не помогали.
Вот подносят они того мешка к свежей могиле, к самым венкам. И вот так туда втыкают свои лопаты.
Раз, другой, ну венки им мешают. Тогда вот так берутся за венки. И тут вдруг оттуда на них что-то как кинется такое, как закричит!
Так оно крикнуло, что даже я бы не узнала.
Что ж это кричит им моё телёнко и бросается прямо на них вместе с мешком, в котором оно сидело. И хоть была почти ночь, но от этого все венки с могилы разлетаются прочь, и оттуда начинает выпрыгивать что-то тёмное, такое, что я от испуга не узнаю свой мешок.
Они бы от страха окаменели, если б не кинулись бежать. Один вот так, вцепившись в лопату, побежал к воротам, но там споткнулся о черенок и за воротами упал и умер. Второй же подавился сигаретой, начал сильно кашлять ею и бросился через забор, но зацепился карманом за него, затрепыхался, а карман не слезает с штакетины. То он три раза дёрнулся и умер тоже.
А телёнок скачет. И вот так-вотак кричит и прямо к машине.
А она как рванёт с места, как загребёт колёсами, как выскочит с кладбища да прямо в столб! Так что машина осталась жива, а шофёр её убился, потому что голова не выдержала о кабину...
... Коса её спасла, ту девушку. Потому что эти трое что придумали? Они берут с собой в машину закуску, водку, лопату и ездят на ней до тех пор, пока не увидят девушку.
— Садись, — говорят, — девушка, мы тебя подвезём.
Которая отказалась — это была наша почтальонша, как потом на следствии разобрались. Потому что она несла сумку с почтой и не доверяла садиться в незнакомую машину.
То они поехали дальше. Пока не встретили Нину из соседнего села. Она шла от трассы, от автобуса. Ну зачем ей было садиться, когда там идти было каких три километра? А оно, дурное, и село, и они её подвезли, только не по дороге, а в лес. Там привязали, начали по очереди водку пить и закусывать, и по очереди её насиловать. Потому что водки у них было много и закуски, то они там её долго мучили. Пока не убили лопатой. А потом в мешок.
Ну не подумали, что у неё большая коса такая. Которую она вот так на голове закрутила шпильками. Если бы они додумались ей косу распустить, то, может, и убили бы девушку. Но они об этом не подумали, а ударили лопатой изо всей силы, но коса приглушила.
Когда всё село на кладбище прибежало и девушку выпустило из мешка, то она оказалась Нинкой ещё живой. Как же благодарили мне с телёнком её родители потом! Вот. А есть же у нас теперь и такие девушки, которые спешат себе быстрее косу отрезать. Ну, что ты им скажешь? Как их отучить ещё?