I
Лук стальной и стрел колчан, тетива звонкострунная —
Ну-ка во всё низкое, гнусное стрелы пустить!
II
Весело в прочих стрелять, не болит! А попробуй, стрелок,
В собственные промахи — цель. Собственную гнусь порази!
III
«Ειμι ψιλαυρωπος» [Я человеколюбец (греч.)], — как сказал когда-то покойный Шелли, —
И в человеке люблю я всего более — человеческое.
IV
«Что человеческое всего более? А что это такое?» — спросит, быть может,
Матушка наша старая, врождённая нам глупость.
V
Ах, вместе с Адамом, пред Евой, она возросла в раю,
А когда последний из людей падёт, — с ним и умрёт она.
VI
Споры, и ссоры людские, и программы, и целые миросозерцания —
Для Зевеса всё это как шёпот раков в мешке.
VII
Ах, как же радостно в жизни нам чертить себе линию прямую!
Да всё едино для Земли — крутится с нами в кольцо!
VIII
Сколько глупостей я натворил в жизни, что ныне, куда ни взгляну,
Вижу знакомое лицо: каждый дурак мне брат.
IX
Некоторые люди — как блуждающие огни над болотом:
В том их и жизнь, что всё бегают да блестят.
Но беспрестанный их бег ничегошеньки с места не сдвинет,
Так же как блеск их огня тепла никому не даёт.
X
Некоторые люди — как гнилушки, что светятся ночью:
В том их и остроумье, и блеск, что недвижно гниют.
XI
Некоторые люди — как кремень, что искры роняет,
Лишь когда сталь его бьёт, а иначе — холоден, недвижим.
XII
Плачешь, что доля всё бьёт? А знаешь ли ты, глупый кремень,
Кто держит кресало? Зачем он высек тебя?
XIII
Ты лишь искры пускай! Может, светоч из них разгорится,
Что поколениям всем путь из мрака озарит.
XIV
Некоторые люди — как гром, что сотрясает всю землю в основах,
Пугает женщин и деток, но освежает весь мир;
Иль как молния, что раскалывает дуплистого дуба,
Но миллионы растений озоном веселит.
XV
Не сожалей, что не смог, словно молния, в мраке сверкнуть;
Есть у тебя огонь — так гори, хоть бы в домашнем костре.