Сказка про яян

Однажды пастушонок, перепрыгивая со скалы на скалу за козочкой, которая отбилась от стада, поскользнулся и упал в глубокую пропасть. Когда он открыл глаза, то увидел, что лежит на площади огромного города, состоящего из узких высоких башен, которые каждый строит по-своему, потому что эти башни всё время рушатся.

Пастушонок подошёл к ближайшему человеку, который возился с кельмой1 в груде камней, и спросил, что это за город, кто здесь живёт и можно ли где-нибудь поесть, потому что он сильно проголодался, будто пролежал без еды несколько дней. Но никто даже не взглянул в его сторону, несмотря на то, что козопас обошёл почти весь город. В конце концов, уже потеряв всякую надежду получить хотя бы корку хлеба, он наткнулся на хилого старичка, что возился возле самой низкой, наполовину разрушенной башни, и снова задал свой вопрос.

— Здесь живут исключительно яяны, — наконец ответил старик. — Каждый яянин знает только своё «я», и поэтому вовсе не слышит вопросов других. Я же услышал тебя лишь потому, что силы мои уже на исходе, и внутренние подпорки, которые до сих пор держали меня, как они держат каждого яянина, преждевременно сгнили и рухнули — как и моя башня, которую мне уже не под силу восстановить.

— Я с радостью помогу вам, — радостно воскликнул пастушонок, — если только вы мне дадите что-нибудь поесть.

— Яянину помочь невозможно, — с горечью ответил старик. — Никто не может угодить яянину, ведь только он сам знает всё лучше всех и умеет всё сам.

— Но ведь человек должен есть, чтобы жить!

— Все здесь питаются собственным «я». Когда оно иссякает — яянин умирает. Но «я» у каждого из них такое бездонное, что все местные жители почти бессмертны. Мои силы истощились только потому, что я чужак и настоящим яянином так и не стал, хотя и прожил здесь почти всю свою жизнь. Помнится, в начале пути, после ссоры на корабле, где я был юнгой, я упал за борт и оказался в этом городе.

— Но я вовсе не хочу становиться яянином!

— За углом моей башни лежат кельмы для новоприбывших, бери любую и начинай строить свою башню.

— Неужели из этого города нет выхода?

— В самом начале, когда я только сюда попал, я встретил одного юродивого, который сидел у подножия башни, которую я вот напрасно пытаюсь возвести. Он рассказал мне,

что в городе есть семь ворот, и через каждые можно выйти, но до сих пор ни один житель этого места не смог открыть их, по одной простой причине — никто из них не способен произнести одно короткое слово, которое открывает эти ворота.

— Какое же это слово?

— Это слово известно каждому яянину: самое обычное «ты». Но если кто-то из яян, — а случается это так редко, что о таких случаях ходят лишь легенды, — если кто-то и пытается произнести «ты», оно у него на языке всё равно оборачивается в «я», и потому ворота остаются закрытыми.

— Я попробую, — сказал пастушонок. — Пойдём вместе. Я очень благодарен тебе за совет. У меня умерли родители, и я хотел бы позаботиться о тебе.

— Я слишком стар, и ноги уже меня не держат.

— Я возьму тебя на плечи, и мы вместе пойдём дальше.

— Я не приспособлен к другому миру, и мой отмеренный час уже близок к завершению.

— Я хочу, чтобы ты хотя бы перед смертью вдохнул свежего воздуха, — сказал пастушонок, осторожно усаживая старика себе на плечи и направляясь к ближайшим вратам. Перед воротами он низко поклонился и произнёс:

— Многоуважаемые врата, не были бы вы столь добры выпустить нас на волю, ведь только вы способны это сделать.

И врата впервые за всё своё существование распахнулись настежь — ведь никто прежде не обращался к ним так, а именно этого они и ждали с того самого дня, как были вмурованы в стены города. Пастушонок оказался снова среди знакомых скал.

— Вот видишь, какой прекрасный этот мир! — воскликнул козопас и хотел было осторожно снять старика с плеч. Но вместо старика он нащупал лишь мешок, туго завязанный у гузыря2, доверху наполненный самоцветами.

1 Кельма — строительный инструмент (ручная металлическая лопатка треугольной формы с рукояткой).
2 Гузырь — место, где завязан мешок.