В непробудимом Китае,
В Египте тёмном, и у нас,
И над Индом, и Евфратом
Ягнята с телятами когда-то
На вольном поле вольно пас
Чабан — как в собственном раю.
И мысли-мыслишки не знал,
Пас, доил и овец стриг,
Да песни пел… Аж вдруг беда —
Царя занесло, с топорами,
С мечами, с палачами, с законами,
С боярами, с рабами темными…
Ночью подкрались, напали,
Отары с поля отогнали,
А пастухов, и их шатры,
И всё добро, и малых деток,
Сестру, жену — всё погребли,
Всё обесчестили, разрушили,
И изувеченных, ослабших,
Сердцем убогих, пригнали
На каторгу. Шли дни. Молчали
Рабы. Цари жирели, росли,
И Вавилоны вырастали…
А маги, бонзы и жрецы
(Как наши попы, меж прочим),
В храмах, в пагодах — жирели,
Как кабаны, чтоб царям на сало
И на колбасы. И цари
Себе самим устроили
Храмы, алтари, кумирни.
Рабы немые поклонялись…
И стало завидно иудеям —
Даже малого царя
Из навоза хоть — да нет алтаря!
Вот и попросили
Старого Самуила,
Чтоб он уж где угодно —
Но дал бы им царя. И тот,
Прозорливый и мудрый старец,
Подумал — взял елей
И от козлищ и от свиней
Того Саула здоровенного
Царём им сделал. Помазал — всё.
Саул, не будь дурак, конечно,
Гарем себе завёл знатный
И начал царствовать. Пастухи
Смотрели, дивились:
«Вот, — мол, — кого ж выпросили
У Бога мы себе!»
А Саул — берёт аулы,
Берёт села, ягнят берёт,
Хоромы строит кедровые,
Престол кует себе златой,
Благоволенье раздаёт
Голым своим верноподданным.
И в багрянице длиннополой
Ходит по храму, ходит… Ходит…
Пока в гареме, одинокий,
Саул сердешный — обезумел.
Недолго ждали — и собрался
Сход народный.
«Панове, громада!
Что же нам делать? Ведь наш царь,
Самодержавец-государь,
Бедняга — разум потерял!
Что ж делать, панове, — лечить его?
Или искать себе другого?»
Обсудили — разошлись
Смурные пастухи. А царь
В палате новой кедровой
Не пьёт, не ест, не говорит —
Лишь молча, вниз опущен взор,
Порфиру рвёт на онучи,
И, словно лапти, мнёт багряницу,
Плетёт ремни себе на обувь
И у новых кедровых стен
Осёл отцовский всё вспоминает.
То скипетр возьмёт — и дует,
Как на дудочке.
А пастухи —
Вениаминовы внучата —
Принесли телят отрокам,
Чтоб те пели у царских врат.
Заревели бородатые,
Пузатые Сауловы родичи,
Да ещё гусляра привели,
Какого-то чабана — Давида.
«И выйдет царь Саул, и выйдет, —
Пел чабан, — на битву сам…»
Саул встрепенулся — да как
Закрестился, как москаль,
На отца с матерью родную
Лысую свою. А гусляра
Чуть не убил. Знал бы он
Какое зло из него выйдет —
Из хитрющего Давида —
То, как змею бы, растоптал
И ядовитую бы слизь
В грязи утер. А ныне — паши
Плугом, сохой — не вспашешь
Проклятое поле: выросло
Терновником… Горе! Горе!
Мельчают люди на земле —
Растут и высятся цари!