В стакане, тонко резном, прозрачном, наполненном доверху свежей водой, стояли они...
Тёмно-красная, окружённая листками, что небрежно свисали, горела пурпуром. Расцвела роскошно, упивалась собой; манила к себе и ждала неспокойно.
Рядом с ней, словно под охраной маленьких, чуть плотных, тёмно-зелёных листков, жалась бледно-розовая роза, лишь наполовину раскрывшаяся.
Она ещё несколько минут назад была бутоном, а теперь, будто от одного сильного дыхания раннего воздуха, раскрылась и выглядела так, словно сама собой стала такой пышной, в то время как всё ещё оставалась бутоном.
Она была полна поэтического чувства — роза, к которой улыбается полдень со своими разноцветными бабочками...
Крайние её лепестки были напитаны тёмно-розовым оттенком, но внутренние лишь слегка порозовели от розового дыхания. Нежная, душистая, несказанно непорочная, она опиралась на тёмно-красную розу, прижималась к ней и несознательно просила, чтобы её обняли.
Возле них стояла белая.
Окутанная свежими зелёными листьями, она тонула в себе, и всё же чувствовала, что живёт. Едва сознавая своё яркое окружение, сияла невинностью и чистотой и пахла так чудно, что зелёные листья замирали, сдерживали дыхание и в упоении пили её сладость...
Возле этой розы и центрифолии прятался один-единственный матово-жёлтый бутон.
Так ли выглядели бутоны?
...Та роза свисала далеко за край стакана.
И большие, почти блестящие листья склонялись вокруг неё нежно и старались как можно ближе прижаться к ней. Но она, глубоко опечаленная и подавленная неутолённой тоской, даже не взглянула на них. Всё смотрела вниз, склонив головку, словно боялась откуда-то неожиданного блеска или чтобы какой-нибудь упорный луч солнца не заглянул в её закрытую душу, чего она никогда в жизни не стерпела бы.
Её большие листья по краям свернулись, незаметно потемнели и преждевременно увяли...
Возле неё две толстошейные дикие розы с ярко-зелёными листьями.
Стол, на котором стоит стакан, из белого мрамора.
Фон — буро-золотой.
Тут же прислонена зажжённая лампа.
Воздух — тёплый и влажный.
Дремали ли они?
Едва ли. Казалось, скорее ждали чего-то нового, чего-то сказочного...
...Напротив стола настежь открыто высокое узкое готическое окно, за ним тонут во тьме исполины-деревья, а над ними раскинулось небо, покрытое грозными тучами, с наполовину закрытой луной — там, за окном.
Меж деревьями тихий шум.
Сначала нежный и ласковый, но потом всё сильнее, далее переходит в тайный страстный шёпот — и наконец свежий живой ветер врывается в окно.
Летит прямо туда, где стоят розы, касается их смело, словно целует, так что грубое пламя лампы в испуге вспыхивает и дрожит... Потом снова наступает тишина.
Почти слышно упали лепестки тёмно-красной розы на белую мраморную плиту.
Сначала один лепесток, потом три, четыре, дальше ещё больше, наконец почти все.
...Из их падения тишина, что царила вокруг и всё в себя принимала, сложила сказку о судьбе роз...