Ходят разные люди по улице, когда видят: с семнадцатого этажа начинает падать ребёнок, годика три с половиной, не больше. А он уже падает, что даже родители в это не поверили.
Особенно в то, что хоть он и совсем маленький был, а оказался весь живой. Без всякого тебе синяка или ещё какого нарушения. Причиной же послужило дерево, а потом куст, принявший всё на себя в смысле удара.
Так вот: наша история более невероятна. Потому что она про взрослых людей. Не в значении их падения на дерево или куст, — а в значении падений совсем других, более губительных.
Потому что один мужчина играл на электрической физгармони.
Ну? А свихнулся он не на ней, не на виолончели или ещё какой музыке, а на совершенно постороннем предмете, который есть у каждой нормальной тёти. Но есть такие любители, которые требуют, чтобы этот предмет у неё был всевозможных больших размеров, огромный, вплоть до самой невозможности. И всячески хотят себе таких тёток, ненормальных в смысле предмета, а именно: таза. Таких несчастных женщин, которые часто, может, страдают от безобразия своей задней конечности телосложения. Потому что у таких ненормальных любителей к любым другим женщинам не возникает ни любви, ни чего иного.
Вот этот физгармонист попадает с концертами в село, где влюбляется в невесту. Не в свою, которая станет за это его женой, нет, а в невесту совершенно другого типа. Главы колхоза! По случаю гулянья им свадьбы, приглашает, ничего не подозревая в последствиях, такого музыканта, не догадываясь при этом, кто он есть на самом деле.
И, будучи приглашённым в смысле музыки как столичный музыкант, он, вместо того чтобы честно отыграть всё, как ему положено, начинает заниматься совсем другими делишками, в смысле смотреть на невесту, но не там, где положено, а значительно ниже. А когда уже она хочет танцевать, он, теряя собственный стыд, из-за этого начинает играть красиво, как никогда до того в жизни не играл. Что заметили даже гости, которые уж тут три дня не хотели ничего замечать, даже друг друга. И даже невеста, и та была потрясена чувствами, которые возникли у неё в понятии музыки.
А тот музыкант уже до того потерял стыд, что когда невеста, вся-вся наслушавшись подобной музыки, пошла подышать на двор по нужде в туалет, то он уже, оказывается, давненько её там поджидал. И настолько он показался перед ней убедителен в смысле страсти, что она забыла и про свою свадьбу с главой колхоза, и даже зачем она сюда пришла — до такой степени, что один кум, который случайно тоже вышел в это самое место, вынужден был что есть силы, забывая обо всём на свете, бежать назад в дом к жениху и быстренько рассказывать всё, что ему довелось пережить, увидев такое на свадьбе собственными глазами по дороге в туалет: что там сейчас вытворяет невеста с музыкантом, а особенно что музыкант вытворяет с невестой.
От чего всего тот жених, хоть и будучи пьяным, а соображая схватить вилы-тройчатки, чтобы ими за это заколоть кума, дабы тот больше никогда не смел на его свадьбе говорить подобное. Вместо того, чтобы оглянуться за столом и не увидеть своей невесты, он быстро устремляется за кумом. Тот же, видя всю серьёзность намерения жениха, а особенно вил-тройчаток, начинает быстро убегать так, чтобы попытаться пробежать мимо физгармониста с его жертвой обмана. Тогда жених, когда пробегая мимо их дела, которое они изображали прямо, опершись о дерево, не мог не заметить музыканта, а особенно невесту из-за её белого платья.
Тогда он быстро перестаёт преследовать своего кума, а вместо того направляет свои справедливые вилы в погоню за физгармонистом, который, хоть и полностью ослеплённый своей нездоровой страстью, а всё-таки соображает прекратить на это время свои отношения к невесте, поборов свой пагубный порыв к тому, особенно важному для него в ней предмету, и ухитряется-таки убежать через ночь в сад.
Но бежать там было некуда по причине тесноты индивидуального участка, хоть и принадлежащего главе колхоза, однако и на нём толком ничего не посеять, что в свою очередь сильно подрывает нашу кормовую базу, потому что и сами себя крестьяне из-за этого не в состоянии уже прокормить, не говоря о том, что вследствие чего вынуждены красть, чтобы хоть что-то для этого продать на базаре, что в свою очередь уменьшает количество продуктов для продажи государству, из-за чего в магазине ничего путного не купишь, кроме сильно нахимиченных продуктов питания. Или же таких, которые растут прямо на человеческих фекалиях, взятых колхозами прямо из туалетов, — таких, как тот, до которого своевременно не смогла дойти невеста, и теперь, не видя никакого спасения для побега, наш музыкант смог увидеть себе выход только в дверях его, куда и успел войти весь и закрыться. От чего не на шутку разъярённый жених начинает раскачивать и трясти его из стороны в сторону вследствие своих ударов, вызванных сильным потрясением жениха, потрясённого увиденным собственными глазами во время своей личной свадьбы. Прокалывал он его со всех всевозможных сторон, пока тот туалет не выдержал, от чего и распахнулся, чему очень обрадовался вышеупомянутый жених. И что он там увидел, устремлённым взглядом?
Ничего, кроме пустоты.
Пустоты отсутствия в нём музыканта, и жених начинает понимать, что тот беглец, по-видимому, воспользовавшись темнотой ночи, проскользнул мимо туалета в темноту. Для чего с криком и вилами устремился дальше по воображаемому маршруту, разрушая свой забор, в другие места ловить и убивать на месте свою жертву.
А тем временем физгармонист, провалившись вниз туалета сквозь доски вследствие сильных их потрясений вилами-тройчатками, догадался всё-таки, погружаясь всё глубже, не производить при этом ни звука, ни голоса из-за позора, а особенно из-за страха, который был сильнее любых позоров.
Что нашёл в себе мужество молчать и сидеть там всю свадебную ночь, в то время как молодые удались на специальное брачное ложе, чтобы как-то невеста смогла, наконец, утихомирить жениха и отнять у него вилы.
Несмотря на это, гости ещё долго не прекращали употреблять крепкие спиртные напитки, а также закусывать их всякими крепкими яствами, после чего каждый долго ходил в туалет. Несмотря на то, что там продолжал сидеть бывший музыкант, который, испуганный этим, вынужден был не подавать при этом ни звука, пока все гости всё, что съели и выпили за три дня долгой свадьбы, не перенесли туда и не разошлись по своим домам.
Но музыкант не доверял им и дождался свершившегося утра, когда ни один нормальный человек не выйдет на улицу, если он не шофёр цементовоза, который проезжал в то время по улице. Тут физгармонист начинает быстро понимать, что ни один нормальный шофёр ни за какой калым не впустит его в машину в том виде, в каком тот был, вылезши из туалетной ямы. Стараясь не привлекать внимание шофёра запахом, он, пока водитель, ничего не зная и не видя перед собой разрушенного забора, спокойно ходил к туалету, — тихонько, не производя лишних движений, залез в кузов цемента и уехал себе прочь из того злополучного села, где он навеки оставил после себя физгармонь. И, убаюканный ездой, незаметно для себя заснул от большой усталости и досады.
А проснулся он от того, что какие-то незнакомые ему люди бьют его ломами и молотками, и кайлами...
И что самое более странное среди этого происходящего, что он при этом не ощущал никаких болей или других подобных ощущений, что стало его сильно волновать. Но тут он успокоился, обнаружив вдруг на себе всё то, что на нём налипло от длительного пребывания под туалетом, неожиданно облепилось густо цементом марки четыреста и тем самым превратилось в камень, если не сказать больше. По которому дружно били все рабочие, не имея другой возможности силой протолкнуть эту глыбу под бортом самосвала и подгоняемые крепкими криками своего прораба в адрес этого, как он при этом говорил, памятника. А также в адрес всех остальных памятников, вместе взятых вообще, которыми в свете новых веяний теперь пытаются уже довешивать цемент на стройках из-за дефицитов для увеличения веса надлежащих стройматериалов.
Каково же было его удивление, когда тот памятник неожиданно у него на глазах раскололся и, издав сильнейший смрад, навсегда убежал со стройки.