Поэма
Жили на хуторе паны,
И пан, и паня — небогаты.
И дочка у них подрастала,
Уже немало подросла;
И генерал её засватал,
Ведь очень уж красива была,
А генерал — ужасно знатный,
Вот и послал господь им счастье,
На хутор бедный, помолились
Царю небесному! Приняли,
Её красивенько одели,
И в воскресенье обвенчали,
Генеральшею прозвали,
И цугом в Киев повезли.
Была на хуторе убогом
Дитя внебрачное — пастух,
Петрусем звался; на приданое
Он за панночкой пошёл
В село к генералу — пасти
Свиней. Вот так и повелося.
За балом бал у генерала,
Вокруг генеральши — орда
Панов и барчуков густая;
А генеральша по ночам
Тихонько слёзы проливала:
«Загублена моя судьба!
В роскошных залах, в этих стенах
Цветёт впустую красота».
«Ты плачешь, душенька моя?»
— «Кто, я? О нет…» — «Ты знаешь, Маня,
В городе армяне нынче,
Купи себе, мамуня, шаль».
«Мне не нужна твоя шаль!»
«Ну, не терзай моё ты сердце!
Купи, голубка! Не печаль
Ты моего огня! А к маю
В Париж с тобой мы улетаем,
А если хочешь — и в село,
Как скажешь, сердце»…
Тихо, тихо
Минала зима, а горе-горько
Залягло в груди, и там
Осталось жить у молодой.
Весной уехали домой,
В селе гулянья зазвучали,
А генеральша плачет, плачет…
А генерал и не замечает,
А в селе знали уж все.
От скуки вышла погулять
Она как-то, задумавшись…
И до окраины дошла —
А там — в стерне ягнят пасёт
Мальчишка. «Ох, беда моя!
Что делать мне на этом свете?
Ты, Петрусь?» — «Авжеж, я!» — «Пойдём
Со мною жить, как жили прежде
На хуторе, пойдём, как прежде
Жили, жили…» И склонилась,
Глаз не сводя, смотрела нежно
На Петруся. С ним одной
И подрастала, и мечтала,
А за старого генерала
Её продали, отдали!
А деньги вместе и пропили…
И тяжко, тяжко зарыдала:
«Пойдём, родной, погулять!
Пойдём, Петрусь, в сад, в палаты!»
— «А кто ж следить будет тогда,
Кто пасти будет мне ягнят?»
— «Да хоть кто хочет!» — И пошла
С ним в дом. А там — одела, вымыла,
Потом в училище сдала.
И хорошо ей. Пусть мечтает,
Пока надежда греет грудь,
Пока из зернышка растёт
Или пшеница, или плевел.
А что там вырастет — не знаем,
А он — хоть знает, не скажет.
А если б мать узнала, как
Ты мучился — отдала б
Тебя за генерала? Нет!
А может, да… ведь есть, бывает
Всякая мать на этом свете.
Проходят дни. Петрусь растёт,
В школу и со школы ходит
С книжками, и сил набрался.
А мать — как будто молодеет,
И генерал себе доволен,
Что сделали доброе, святое
Они вдвоём…
Петруся в город отвезли,
Зимой, в училище отдали,
И там немало научили…
Вернулся с Киева Петрусь
Уже Петром и паничем,
И кудри — аж до плеч волнуются,
И ус чёрнеет над губой,
И… впрочем, это всё потом
Когда-нибудь ещё расскажем
О снах Петровых…
А сейчас —
О генеральше чернобровой
Что снилось нынче? Вот сейчас
И расскажу:
Пред иконой Богородицы
Горит лампадка в тишине.
Бьёт поклоны, бьёт в слезе,
Рыдаёт, корчится… слезами
Огненными обжигая
Свою молитву. К Богородице —
«Спаси меня! Спаси! Спаси!
Не дай сойти мне с ума —
Пречистая!» — И всуе всё.
Молитва не спасла: безумной
Она, несчастная, стала,
Она — бедняжка — полюбила
Своего Петруся. Что ей теперь!
Беспорочной юной душе!
А что ей делать? Не хватило
Силы — вдруг помутнела.
А как ещё святой одной
Прожить года свои весной?
Они ж не вернутся! Как ни крути,
А горе — если не перепрыгнешь —
То задавит. Генеральша
Не перепрыгнула — ведь жить
Хотелось… Ах, густая каша…
Да не своя — чужая каша,
А нам — несолёный кулеш —
Как знаешь — ешь…
«Петрусь! Единственный мой друг!
Ты — сердце моё! Сын мой милый!
Спаси меня! Спаси! Спаси!
О, матерь Божия, освободи
Мою ты душу!» — И рыдала,
И мать с отцом она кляла,
И всех на свете… А Петрусь,
Её дитя единственное,
Гулял в саду безмятежный,
Напевал арию вполголоса…
Больше ничего.
А бедняжка —
Не знает, что ей делать!
Куда ей деться? Или в воду,
Или об стену — голову…
«Поеду в Киев помолиться —
Молитва, может, изгонит
Дьявола… О, мой Петрусь!
Молитва не спасёт меня —
Я в Днепре утоплюсь!»
Молитесь, девушки, молитесь,
Молите Господа, чтоб мать
Не выдала и вас за генерала,
Чтоб не продала за палаты
И вас — как ту…
Любите вы весной, детишки!
Ведь есть на свете, кого любить
Без расчёта. И юною,
И чистой, святой — в хате
Любовь пребудет. И покой
Ваш сохранит — и до могилы…
А что ж с прекрасною такой,
С «превосходительною»? Что
Ты станешь делать со собой,
С прекрасной Божией красой?
Кто сохранит твой тихий сон —
Украденный твоим Петрусем?
Архистратиг? Но вряд ли он
Спасёт теперь. Боюсь, боюсь
Сказать твоё грядущее…
В Киев ездила — молилась,
Аж и в Почаеве была.
Чудотворная не спасла,
Святая сила не спасала…
А ты и плакала, молилась…
А потом бросила. Везла
Назад — змею в груди лютую,
И каплю яду в пузырьке.
Три дня не ела, не пила,
С прощенья вернувшись домой,
И три ночи — не спала.
Иссохли губы, карий взгляд
Упал. Шептала, ходя ночью,
И улыбалась, как в бреду…
Неделю мучилась. Потом
Яд развела — и напоила
Старого генерала. Всё
Сделала — и легла…
«Теперь старого похороню,
А молодого обниму,
И буду жить, жить и любить
Моё сердечко — Петруся!»
— Подумала или сказала…
Хотела спать, но не смогла.
И ждала утра, и боялась
До утра дожить…
И рано утром зазвонили
По генералу — отпевать…
Шептал народ плохое что-то
Про яд. Идут прощаться… Молвят —
Что отравили. Молвят: ждут
Судебных. Вдруг всё затихло.
Пришли. Вскрывают. Видят: яд.
Народ — в присяге, нараспев,
Суд спрашивает: «Христиане,
Скажите, кто его отравил?»
Гудят, как в церкви колокола:
«Паня! Паня!» — громко крикнули.
Тогда выходит на крыльцо
Петрусь — и к людям говорит:
«Я это сделал! Генерала
Отравил я! Вы не знаете —
Так знайте!» — юношу связали,
И в город, в кандалах, повезли.
Недолго мучили его —
В тюрьме, на суде, а потом
Заковали крепко, навсегда,
Обрезали волосы… перекрестился
И в кандалах, босой, убогий —
Петрусь ушёл в Сибирь…