Лежу я без сна. Ночь темна,
И дождь барабанит в окно…
Бог весть, что мерещится явно,
А думы — всё об одном.
Всё о той свободе святой,
Что утрачена, но дорога,
Так дивно прекрасна! И сердце
Опять окунается в стон.
Отчаянье душу сдавило,
И в мыслях чернеет беда:
«Нет, воля — то сон, а на свете
Никто не видал и не знал.
Смотри в окно ежедневно,
Где улицы — точка вдали, —
Там люди проходят всякие,
Ты в жизнь их взгляни, погляди!
Вот нищий, худой работяга
Голодный стоит, как туман, —
Он раб своего живота ведь,
А брюхо — старейший из пан.
Там служанка спешит на базар
С корзиной, с утра налегке —
Она не от радости служит,
А пані злой — в кабале.
А вон бабушка седая
С молитвенником — и пошла
В церковь — но служит не Богу,
А попу — его раба.
А вот в экипаже мужчина
С женой, в театр спешат, —
Держатся за руки, а с них
Цепи рабства звенят.
И что же, хвалёная воля? —
Где тысячи, тысячи спят,
Живут и умирают, даже
О воле не грезят во снах!
Нет, что же? Разве я не вижу?
В каретах блестящих летят
Нарядные дамы и пани,
Колёса по мостовой гремят.
Нарядные дамы и пани
Глядят так свободно вокруг,
Смеются так звонко… Их смех
Доносится в мой угол вдруг.
«Свободные люди!» — подумал
Я было. Да нет же, и те
Рабы своих прихотей глупых,
Испорченности и тоски.
А вспомнил я слёзы и муки,
И труд, и кровавый пот
Тысяч, чья сила и кровь
В карманы господ течёт.
И долго терзался я думой
О мире, что — дом для рабов;
Кровь стучала, жгла моё темя,
Как будто зажглась из основ.
Кровь стучит, пульсирует в череп,
И мысли — как тучи — летят,
Словно панские колесницы
По темени гулко стучат.