Ясновидение — это такая штука, которую лучше всего тренировать с помощью телефонного аппарата. Вот он, проклятый, звонит. Рано утром. В воскресенье. Ты мутно смотришь какое-то мгновение на него, какое-то время хочется грохнуть им об стену, однако, окончательно проснувшись, вспоминаешь, что у тебя есть интуиция, которую нужно постоянно совершенствовать. Кто сказал, что он звонит одинаково каждый раз? Нет, зуммер многое может подсказать любопытному человеку, которому небезразличны собственные скрытые возможности и их развитие.
Поэтому я беру трубку и говорю:
— Здравствуйте, Юрий.
Тот некоторое время чертыхается.
— Брось ты эти свои античеловеческие эксперименты!
Когда человек шепчет в телефон, то невольно ощущаешь и его горячее дыхание. Человек изо всех сил старается говорить спокойно. О том, как японцы воспринимают цвета, потому что они потомки тунгусов, которых сейчас называют эвенками, о своём родословии, ведущемся от них, о том, как они поют, используя эхо далёкого крутого берега над спокойным озером, где вода настолько чиста, что её можно брать для чая, а когда чай заваривать дистиллятом, то он будет красноватого цвета и пить его нужно немедленно… Так-то оно так, но почему шёпотом?
— Что-то случилось? — догадываюсь я. Интуиция — она никогда не подведёт.
— Ничего не случилось! — горячо шепчет Юрий в трубку. — Неужели ты не понимаешь, что, поскольку чайная фабрика снова испортилась, то индийский чай негде пересыпать грузинским или азербайджанским и извлекать из них танины и кофеин некому. А когда уж что-то происходит, то это не для телефонных разговоров, и что нужно…
— Вы что, не можете сказать?
— Я тебе уже сто раз объясняю: чай — это суспензия и эмульсия одновременно, и что экстрагирование происходит только в первые пять минут, а дальше жидкость насыщается эфирами, а главное, идиот, дёгтем и дубильными комплексами, которые из организма не выводятся, а вода должна быть не горячее девяноста шести градусов…
— Вы достали спирт, — угадываю я.
— Причём тут спирт! — злится Юрий.
— А, так вы уже разгадали секрет Страдивари! — догадываюсь я и тут же вспоминаю, что секрет Страдивари он разгадал ещё позапрошлой пятницы…
Он устал шептать и потому прокричал:
— Пять минут! Пять минут заваривается чай, а воду на огонь я уже поставил!
— Так это я должен за пять минут добежать до вас? — делаю я вывод из нашего получасового разговора о чае.
— Р-р-р-р! — облегчённо рычит он и бросает трубку.
"Если что-то и случилось, — подсказывает мне натренированная интуиция, — то только с его головой. Значит, надо бежать".
— Смотри туда, — цедит Юрий сквозь стиснутые зубы, моргая в сторону противоположного угла, — они там.
Он весь пылает отвращением.
А создания те необыкновенно симпатичные — в капюшонах и коротких штанишках, похожие на щенят. Нет, на мышат. Они двигаются вдоль стены, забавно держась друг за дружку за верёвочки, с преувеличенным страхом косятся на Юрия. Кругленькие. Они идут от шкафа к комоду.
— Эти? И из-за них вы меня звали? — смеюсь я, потому что зверьки, споткнувшись лапками, грохнулись друг на друга. — Но я почему-то не вижу чая.
Юрий берёт чайник, и я безошибочно догадываюсь, что сейчас он им треснет меня по лбу.
— У меня тоже такие поселились. Весёлые!
— И у тебя?.. — отчаяние отнимает у него силы. Он обессиленно садится на край дивана.
Глупо начинается день, честное слово. С самого утра меня мучает неожиданный привкус мыла во рту. "Семейного". Я поискал глазами, нашёл пачку чая и начал его жевать.
— Где же ваша знаменитая дистиллированная вода?
— Какой идиот заваривает чай мёртвой водой. — Бормочет мой старший товарищ. — А давно они у тебя поселились?
— И у Николы их видел, и у Довганя.
— Давно, я спрашиваю?
— Недели две. Особенно от зинзюлек радуется Орест — его дети перестали смотреть телевизор. Целый день играют с этими зверьками.
— Ты понимаешь, что говоришь? — снова прошептал он.
— А что я страшного сказал? Очень милые, симпатичные эти зинзюлечки.
— Гм… А я, дурак, думал, что это — только у меня.
Зинзюльки уже уселись на комоде, свесили лапки в неуклюжих деревянных башмачках и начали жевать печенье, которое там лежало.
— Ха-ха-ха, — не удержался я, потому что зверята забавно помогали друг другу, запихивая крошки в ротики.
Всё-таки они больше похожи на мышат, вот. А не на щенков. Да они же — точь-в-точь Микки-Маусы! Только усы у них слишком длинные. Я бы даже сказал — длиннющие, как для таких крошечных созданий. Но и это добавляло им очарования.
Я услышал, как Юрий скрипит зубами.
— Они грызут всё подряд! — зашипел он и швырнул в них тапком.
Однако те ловко увернулись — их будто ветром сдуло с комода. Схватившись за ручки, они рванули за шкаф. Мне аж сердце защемило — такой у них был обиженный вид.
— Ты только посмотри, что они с ней сделали, — рычал Юрий, поднимая с пола изорванную записную книжку.
— Почему это "они"? — наконец возмутился и я. — Вы и сами могли её погрызть.
— Болван!
— Я бы вас попросил…
— Бол-ва-не! Они же её грызли у тебя на глазах. Сидя вот тут, на комоде.
Это у него такая манера — искать виновного всегда не там, где нужно. И это позволяет ему сделать виноватым кого угодно.
— Я только что звонил тебе, — шипел Юрий. — А книжечку я клал вот сюда! — Он хлопает ею по комоду. — А потом ты приехал.
— И вы за это время не отходили от комода?
— Как бы я отходил, если трижды тебе перезванивал, думал, что ты никак не выберешься. — Он листал записную книжку. — Отлично! Ну-ка, попробуй, найди тут свой телефон.
Я поискал, но безрезультатно. Именно та страница была вся изгрызена.
Из-за шкафа высунулась длинная усища. Она, шевельнувшись в нашу сторону, замерла.
Юрий победно уселся в кресло. На лице его расползлась улыбка. Он уже собирался перейти на снисходительно-назидательный тон. Но вдруг закрывает себе рот. Хватает меня за руку и тащит на лестницу.
— Так вот: раньше я тоже им симпатизировал. А сегодня сижу и ем. И ловлю себя на том, что ем я плавленый сырок. Представляешь? Плав-ле-ный! Я же их сроду не покупаю. Так вот: хватаю я тот сырок и молниеносно выбегаю сюда, на лестницу. И как ты думаешь, что оказалось у меня в руках?
Он долго и саркастически смеётся, любуясь палитрой оттенков собственного голоса.
— Вот это! — он вытаскивает из кармана кусок погрызенного туалетного мыла.
— А может, это не вы его погрызли?
— Глянь — зубы мои! Посмотри мне в рот, а потом на это мыло! Стал бы я его ни с того ни с сего грызть?
Я смотрю на него, и у меня шевельнулась догадка, что ещё не поздно, его можно спасти. Нужно звонить друзьям, родственникам, искать хорошего врача. Не успел я решить, что делать дальше с Юрием, своим старшим товарищем, как вспомнил, что и сам позавтракал наскоро таким же плавленым сырком.
Пока Юрий смеётся, заглядывая злорадно в мои глаза, я изо всех сил стараюсь вспомнить, откуда у меня мог взяться плавленый сырок? Я, правда, не такой принципиальный враг плавленых сырков, как Юрий, но покупаю исключительно "пикантный" сыр, а плавленый могу съесть разве что в турпоходе. Язык мой невольно, блуждая во рту, натыкается на коренные зубы, и я ощущаю явный привкус мыла. "Семейного".
— Ну ладно, мыло, ну ладно, туалетное. А вот чем я ужинал вчера? — ощетинивается Юрий. — Я себе начинаю вспоминать — и пожалуйста: я что-то ел ложечкой из миски. Что-о? — заскрипел он зубами. — Я же ничегошеньки дома не готовлю…
Он прислонился к стене.
Я тоже задумался.
Из приоткрытой двери торчала усища. Только сейчас я заметил, что она сделана из стали. Она настороженно трепетала, направляясь в нашу сторону.
Я полез к Юрию в карман, нащупал там погрызенное мыло и вынул из кармана надкусанный брикетик плавленого сыра. Там была ещё и этикетка: "Томатный".
Зинзюльки, когда появились у меня, вели себя очень тихо. А когда я их полюбил, начались концерты, такими они оказались славными зверьками. Тогда их было уже четверо. Впервые моя квартира не показалась мне пустой. Это когда их стало шестеро. Или восьмеро? Сначала я давал им имена, а потом понял, что могу их перепутать. Когда моя дочь приходила ко мне в гости, то с восторгом рассказывала мне о проделках своих милых зверьков. Может, я и ошибался, но слишком уж она похудела. Но какая весёлая! Может, мне и показалось, их таки у меня десять… Интересно. Интересно: что же они едят, эти двенадцать?
— Но как же их любят дети…
На это Юрий молча сунул в рот "плавленый сырок" и принялся автоматически жевать.
— Дети просто не знают истории мультипликационного кино и поэтому способны смотреть каждый мультик по сто раз. Ты присмотрелся бы к своим зин-зю-льо-чкам повнимательнее, напряг бы свою хвалёную интуицию и понял бы — что это чистейший плагиат с Уолта Диснея. Типажи, движения, гэги… А их гримасы, б-р-р! Тьфу. Некоторые называют это старостью, а я называю это опытом — меня на эти гримасы не возьмёшь, — дожёвывал он плавленый сырок. — Меня этими гримасками не обуешь! Мне — неинтересно. Записная книжка моя была сделана из натуральной кожи. Раз. За окном висела авоська с салом, базарным. Два. В холодильнике было набито едой. Три. А если бы я и спятил и начал всё это пожирать, то лопнул бы наверняка. Четыре. Ты лучше посмотри.
Он задрал рубашку и показал свой впалый живот. Похлопывая себя по нему, продолжал:
— Это вот тут, — кривился он саркастично, — базарное сало? Целая авоська? Это, милый, тебе не интуиция, это, брат, логика.
Я в последнее время тоже немного похудел, однако, в отличие от Юрия, даже радовался таким переменам.
— О, вижу, мне удалось тебя немного убедить, — он дожевал сырок. — И скажи мне ещё: как эти пухленькие, кругленькие зверята, твои милые зинзюлечки толстенькие, могут проскальзывать за шкаф, который стоит вплотную к стене? За комод? В такую узкую щёлочку? Скажи мне, интуитивист, ха-ха.
Пока он смеётся, я смотрю в приоткрытые двери. Стальная усища, будто почувствовав мой взгляд, тут же замирает. Меня беспокоит: а что же там на самом деле за той усищей? Что это за такой прожорливый призрак, который всё поедает, оставляя только мыло? Чем он будет кормить нас завтра?
— Чего ты там замираешь? — кричу я. — Ты думаешь, я не вижу тебя?!
Усища та шевельнулась, и мы с Юрием стояли и наблюдали, как она медленно превращалась в яркий цветок.
_________________
Примечание составителя данной интернет-публикации
Рассказ Богдана Жолдака "Словно цветы" напечатан в альманахе "Приключения. Путешествия. Фантастика – 87"; издательство "Молодь", Киев, 1987 год.