Не спалось, — а ночь, как море.
(Хоть было это не осенью,
Но в неволе.) Ни со стеной
Не заговоришь ни о горе,
Ни о младенческих мечтах.
Ворочаюсь, жду рассвета,
А за дверьми своё
Солдатское несчастье
Два часовых обсуждают.
1
Такая — с ухабами собой,
И меньше белой не дарила.
А барин бедненький такой...
Меня-то, слышь, и подсмотрели,
Свезли в Калугу и забрили.
Вот те и случай, вот какой!
2
А я... аж страшно вспоминать.
Я сам пошёл в москали;
А в нашем селе, знаешь, встретил
Девушку... Начал к ней ходить,
И мать-удову к сватам звать стал.
Так пан проклятый не пускает:
"Мала ещё", — говорит; "ну, жди".
А я — знай себе к Ганнусе...
На другой год — снова то же:
Пошёл я с матерью просить.
"Жалко, — говорит, — и не проси.
Пятьсот, — говорит, — если дашь,
Хоть сейчас бери..." Что делать?
Голова бедная! Где занять?
А кто такую сумму даст?
Пошёл я, брат, на заработки.
И ноги меня носили везде,
Пока ту сумму не добыл.
Я года два шатался
По Черноморью, по Дону...
Подарков прикупил дорогих...
И вот — иду я ночью
К своей девушке в село —
А там одна лишь мать на печке,
И та, бедняжка, умирает,
А хата — гниёт пустой.
Я высек огонь, подошёл к ней...
А от неё — землёй несёт,
Меня уж и не узнаёт!
Я к попу и к соседу,
Привёл попа — а не застал:
Умерла. Ни следа и нет
От Ганнуси. Я спросил
Соседа всё ж про Ганнусю.
"Разве ты ещё не знаешь?
Ганнусю в Сибирь сослали.
К паничу ходила, родила
Детёныша — и в колодец утопила".
Как будто в горле заныло.
Я еле выбрался из хаты,
Был ещё ранний рассвет...
Пошёл я в палаты с ножом,
Не чуя под собой земли...
А панича уже отправили
В Киев в школу. Вот как, брат!
Остались и отец, и мать,
А я пошёл в москали.
И до сих пор мне страшно вспоминать.
Хотел палаты подпалить
Иль сам себя сгубить,
Да бог меня уберёг... А знаешь,
Его к нам перевели
Из армии или как?
1
Так что ж —
Ну вот теперь и поговорили.
2
Да пусть себе. А бог поможет,
И как-нибудь забудется со временем.
Они ещё долго говорили,
А я под утро задремал,
И паничи мне стали сниться —
И не дали, мерзавцы, спать.