Не молилась за меня.

Не молилась за меня,
Не кланялась в ноги
Моя мать; а так себе
Меня пеленала,
Напевая: «Пускай растёт
Да здоровым будет!»
И вырос я, хвалить Бога,
Да не вышел в люди.
Лучше б вовсе не родить
Или в речке утопить,
Чем в неволе мне, живому,
Господа гневить.

А я ведь мало, очень мало
Просил у Бога. Только хатку,
Один домишко в рощице,
Да две тополи у порога,
Да безталанную мою,
Мою Оксаночку — чтоб с нею
Удвоём смотреть с горы
На Днепр широкий, на бугры,
На нивы золотые, зрелые,
На древние высокие курганы;
Смотреть, задумываться, думать:
Когда ж их насыпали люди?
Кого в них в землю положили?
И вдруг вдвоём запеть бы тихо
Песню печальную, недавнюю,
О том гетмане-рыцаре,
Которого поляки заживо
Спалили в огне.
А после бы с горы спустились;
Вдоль Днепра, в тёмной роще,
Гуляли бы до самой ночи,
Пока не уснёт божий мир,
Пока с вечернею звездою
Над холмом месяц не взойдёт
И туман с луга не пройдёт.
Мы бы молились, говорили
И, пообщавшись, пошли б
Ужинать в свою хижину.

Ты, Господи, единственный, даёшь
Сады панам в раю своём,
Даёшь палаты высокие.
А паны — ненасытные, пузатые —
На рай твой, Господи, плюют
И нам взглянуть туда не дают
Из бедной маленькой хатинки.

Я лишь домик в том раю
Просил — и до сих пор молю —
Чтоб хоть умереть на Днепре,
Хоть на малюсенькой горе.