Мы вместе как-то подрастали,
Маленькими — любили дружно.
А наши матери с усмешкой
Смотрели — говорили: «Ждали,
Что поженим их». Не угадали.
Старухи рано умирали,
А мы, ещё детьми, разошлись —
И больше встреч не добивались.
Меня по воле и неволе
Швыряло всюду. Принесло
На старость еле как — в родное.
Весёлое когда-то село
Теперь казалось мне, седому,
Каким-то тёмным и немым,
Таким, как я теперь, — старым.
И чудится — в селе убогом
(Мне так чудится) ничего
Не выросло и не сгнило —
Таким же стало, як было.
И яр, и поле, и тополи,
И над колодцем — та верба
Склонилась, будто та тоска
Вдали, в неволе одинокой.
Прудок, плотинка, ветряк
Из-за леска крылами машет.
И дуб зелёный, будто казак
Из леса вышел и гуляет
Под горкой; а на горке той —
Садок густой, и в том садочке
Лежат себе в сырой тенёчке,
Как в раю, родители мои.
Кресты дубовые склонились,
Дождями надписи смылись…
И не дождями — всё слова
Сатурн спокойно истирает…
Пускай с святыми упокоят
Мои старички… — А жива
Та Оксаночка? — я у брата
Спросил тихонько. — Кто такая?
— Та кудрявая, из малышей,
Что с нами бегала тогда.
Чего ты, братец, загрустил?
— Я не грущу. Ушла в солдаты,
Та Оксаночка — за полк
Москалей — и пропала куда-то.
Вернулась, правда, через год,
Но что с того? С байстрёнком — вернулась,
Постриженная. По ночам
Сидела у плетня, как кукушка,
То голосила, то молчала,
То тихо песню напевала
И будто волосы плела…
А после снова исчезала —
Никто не знает, где она,
Пропала, спятила, исчезла.
А девка — что была за краля!
И не беднячка — не с нуждой…
Но счастья бог ей не даёт…
А, может, дал — да кто украл
И обманул самого Бога.
[Кос-Арал 1849]