Сколько раз слышу полковую [9] музыку, каждый раз вспоминается мне одно приключение из юных лет. Дело было в одном большом городе в месяце августе и как раз в полдень.
Я находился в обществе знатных польских дам и рассматривал чудесные ручные работы, которые они мне показывали. Это были на тёмном бархатном фоне искусно и очень со вкусом [10] вышитые гирлянды цветов, кистей и арабесок.
Я говорил им колкие фразы, забавлял теми же остротами, а они «кололи» меня.
Одна из них, panna Wanda [11] (у неё были нежные, ухоженные, аристократические руки — немец назвал бы их «durchgeistigte Hände» [12]), говорила очень много об образовании, о гуманности, о чувствах, почти всегда стояла со мной на военной ноге и насмешливо звала меня: Гейне.
До сегодняшнего дня не знаю, что заставляло меня тратить на неё столько времени…
В смехах и шутках мы вдруг услышали как бы полковую музыку. Panna Wanda метнулась, словно мотылёк, к стеклянным балконным дверям,
скрытым за тяжёлыми плюшевыми драпировками, и мы все трое вышли на балкон, весело и любопытно разглядывая во все стороны вниз.
С одной боковой широкой улицы высыпала под тактированные звуки музыки тёмная, стройно и ровно шагающая длинная масса людей — войско.
Обычно indigo [13] — синие, а теперь запылённые блузы и мундиры казались серыми. Солнцем обожжённые и от усталости и голода потемневшие лица людей казались мне почти чёрными.
Шаг этой массы — однообразный, тяжёлый, механический — какой же характерный и как трудно его забыть!!! Нет, теперь это были не люди. Это был какой-то математически собранный механизм, душу которого составлял сухой такт музыки, который двигал и вёл всё вперёд; это — целиком дело искусства [14] и насилия.
Один-единственный член этого механизма, именно в последнем ряду одного отделения, не выполнял своей задачи. Человек тот был меньше и слабее своих товарищей, не держал или не мог держать с ними шаг и, оставаясь всегда на шаг позади, хромал.
Мои глаза впились в его огромные, грубые, от натуги даже покрасневшие кожаные башмаки, и я представил себе на его ноге глубокую рану. Это представление мгновенно вызвало во мне множество самых горьких воспоминаний из военной жизни. Я вспомнил весь его труд и всю тяжесть его службы.
Вспомнил грубость поведения некоторых наставников, грубость почти сказочную, а к тому неописанную муку простого, к военной службе непривычного, к свободе привыкшего крестьянина, его тоску и грусть по своему тихому и простому миру. И меня заинтересовало лицо этого непригодного воина.
На нём должно было быть что-то вырезано — какое-то терпение, тупое смирение или, может, немой протест? Но солнце палило так сильно, что я прищурил на мгновение глаза и, заслоняя их рукой, видел только, как он волок за собой больную ногу…
— Какой чудесный образ! — воскликнула стоявшая рядом полька с энтузиазмом. — Ах, Вандо… вон там, во главе последнего отделения, видишь того офицера с поднятой саблей? Ох, так бы шли все наши на наших врагов… Ох, Вандо!!
— Вижу, Ядвиго. Однако не замечаешь? Всю картину портит в последнем ряду хромающий хам!
У меня кровь прилила к лицу, и я посмотрел на них. На их красивых свежих устах дрожал ещё презрительный усмешек, а глаза panny Wandy — большие мерцающие звёзды — глядели холодным взглядом вниз.
В моих руках всё ещё был «Konrad Wallenrod» [15], который, выходя на балкон, я забыл положить на стол. Им я швырнул, не помня себя от какого-то внезапного, почти бурного раздражения, дамам под ноги и, склонившись с зловещей улыбкой, направился к дверям.
Пани Ядвига удержала меня барским жестом.
— Не знаю, сударь, какие мысли овладели вами в эту минуту, — сказала она с ледяным спокойствием, гордо. — Однако как смеете забывать, что находитесь в нашем обществе?
— В чьём обществе? — спросил я.
— В обществе польских дам!.. Не забудьте этого в другой раз!
В ответ я только иронически поклонился и ушёл. Но никогда… и до смерти — нет! — не забуду тона, в котором прозвучали мне вслед следующие слова:
— To chlop, Jadwigo…
— Rusin, Wando!.. [16]
[9] — Регементова — полковая (военная).
[10] — Густовно — со вкусом (от польск. gust — вкус).
[11] — Панна Ванда (польск.).
[12] — «Одухотворённые руки» (нем.).
[13] — Индиго.
[14] — Штука — искусство.
[15] — «Конрад Валленрод» (польск.).
[16] — Это мужик, Ядвиго… — Русин, Вандо… (польск.).