I
Весна, ты мучаешь меня! Солнцем искришься лучистым,
Ласковым ветром греешь, в синюю высь зовёшь!
Тучки пушистые, будто клубочки, швыряешь по небу
И из них, как из нитей, льёшь тёплый дождик шёлком.
Серую грудку земли ты подкидываешь к небесам —
И в жаворонковый звон та рассыпается вдруг.
Ты журавлиной стезёй возвращаешь тоску нестерпимую,
Мечты о вольном просторе, о счастье далёком моём.
Ты лебединым крылом рассекаешь хрустальные волны —
Я их плеск слышу даже во сне на лазурной реке.
Вижу, как чайкой ты реешь над светлой водою,
Как над широким Днестром гнёшься лозой к ручью.
Весна, ты мучаешь меня! Мириадами красок и звуков,
Линий и образов крик: воля, движение, жизнь!
И как былинку в поток, ты бросаешь мою душу,
В сердце увядшем, черством будишь живое опять.
Будишь желанья, которым сбыться нельзя; пустоту озаряешь;
Нежно качаешь в ветвях одинокое гнёздышко;
Склонясь над лицом, раздуваешь погасшее пламя;
Свистом зовёшь из-за рощи, как мой юный товарищ.
Нет, не для меня уж гулять по тому лесочку, сокол мой-друг!
Нет, не мне уж зайцем нырять в душистую зелень!
Сердце всё трепещет, и в груди кровь бьётся живее,
Но налетели года, давит вся тяжесть бытия.
Мечты безумные, будто табун, скачут по полю,
Гривы на ветре, и ржут, звонко копытами бьют.
Ах, но ведь это мечты, чувств легкокрылые дети,
А за уздцы их крепко сжимает тяжёлая рука.
Миг — и треск кнута, и суровое, хмурое «никогда»…
Труд! — и чары пройдут. Весна, ты мучаешь меня!
II
Видел рисунок я — где, уж и сам не припомню,
Чей он был — Бёклина, может, а может, Мейссонье.
Раковина жемчужна — то воз, а запряжены бабочки,
Два амурёнка — погоничи их, веселы, малы.
Пурпуром, золотом, изумрудом, сапфиром усыпан,
Катится в бездну крутую радужный сказочный путь.
Поле внизу — стерня, прошлогодние будяки,
Две худые лошадки тащат согнувшись плуг.
За плугом, сгорбленный тоже и мокрый от пота, пахарь
Жмёт грудью к дышлу, с усилием скибу кромсая.
Но уже тянут его амурята, хватают за полы,
Манят, просят, зовут — в жемчужный воз сесть спеши!
С ужасом бедный пахарь глядит на незапаханное поле,
На лошадёнок своих, на натруженные ладони.
Но уж нога поднялась, не слушает воли и разума,
Словно дрожит — вот-вот в ту жемчужную сказку шагнёт!
Весна, это твой экипаж! Это ты виновата, коль сердце
Снова разума гнёт, сбившись с разумного курса.
Так улыбается сердцу икаров тот яркий полёт —
Судьба Икара сама не способна его устрашить.
III
Нет, амурята, мне не годитесь вы в погоничи:
Слишком вы, мальчики, пылки, в езде ненадёжны совсем.
Слишком вы буйны в стремленьях: то вам блистать и гореть бы,
А то — грозы и грома, трясения жаждете вновь!
Слишком, голубчики, вы патетичны, ослеплены малость
Своим великим «я» — это уж мне ни к чему.
Я ведь моряк старый: знаю, как в бурях и молниях водит —
Пусть себе Зевс творит грозы, мне это знакомо.
Опытный ныряльщик я: знаю, что в «я» притаилось
На болотистом дне — знаю, голубчики, всё!
Черепа рухнувших грёз, кости разбитых замыслов,
Осколки мелких желаний, трупы надежд пустяковых…
Ах, и вдобавок ещё — отвратительные слизни гордыни,
Медузы зависти, черви тоски, подлости хищной тьма…
Нет, амурята, не вас я в погоничи ныне желаю:
Солнце люблю и покой, свет и весёлый смешок!
Пусть уж лучше дедок, этот бородатый шутник,
Погонит парой своей — золотосветлый юмор!
Нам некуда торопиться — чёрная могила не убежит;
Нам некого проклинать, некого в злобе винить.
Страсти в нас улеглись, плоды скороспелых иллюзий осыпались,
Раны, что жизнь нанесла, — только следами горят.
Но из борьбы с бытием мы не вышли калеками: сердце
Не разучилось любить, искры горят в наших глазах.
Ну же, дедуля! Хватайся за вожжи, сплетённые из лучей,
На романтичной телеге в край реализма помчимся!
Пусть наше слово весенним солнцем играет, сверкает,
Жаль наш пусть будет дождём, льющимся в поле слегка.
Пусть наша любовь, как весна, согревает и нежит,
Гнев пусть будет, как гром, что лишь миазмы сожжёт!
Но ненависть гоним, и неверие бросим в бездушье!
Боль и сомненье в нас пусть обратятся в смех — слёзный и светлый.