Мать-природа!
Хитра ты, как бес!
Сердцу указываешь безмерные дали,
а жизнь заключаешь в тесную клетку,
в микроскопическую клетку.
Воображение манишь фантомом вечности,
а даёшь нам в пищу мгновения,
самые краткие мгновения.
В душах зажигаешь
странные огни, желания, тоску,
а потом стараешься изо всех сил
затушить, задавить, приглушить
порывы, что сама же и пробудила.
Поливаешь их действительности холодной водой,
куёшь в цепи материализма,
обжигаешь крылья разочарованием...
Цинично, мама, и без милосердия
бросаешь то, что есть высшее, лучшее,
чем ты могла бы вечно гордиться
как шедевром, —
под ноги свиньям.
И неужели ты не видишь (кажется,
с миллионами глаз
могла бы заметить хоть что-то!),
сколько горя, совершенно ненужного горя,
сколько муки, ничем неутолимой муки
приносишь ты этим цинизмом
самым нежным, самым лучшим, самым чистым
среди своих детей?
И неужели ты не можешь понять
(тот объём разума, что изо дня в день, из года в год
ты создаёшь, должен бы, кажется,
понять хоть что-нибудь!),
что пора бы бросить старые шаблоны,
пригодные для всяких амёб, простейших,
эхинодерм и миксомицетов!
Что отточенная на них твоя
экономия расточительности
не годится для людей, для человеческих душ,
как не годится осёл
для игры на фортепиано.
Подумай, мама! Здесь, на этой планете,
закончилась уже
твоя творческая эпоха Sturm und Drang [1];
тот избыток сил, соков и тепла
иссяк, и навеки замкнута
твоя здесь творческая карьера.
Что ты могла создать самого высокого —
это человек. Из тех материалов,
что под рукой у тебя есть,
хоть как ни надувайся,
лучшего ничего создать ты не сможешь.
Так вот, мама, пора бы, как тот старый Яхве
(хоть он и был господин строгий и скептичный!),
сказать себе: «Отдохну теперь!»
Признать: «Вот это я хорошо сотворила!»
И приняться для этого шедевра
создать рай, как следует:
не деревья, груши, яблоки, инжир,
а рай в его душе,
гармонию чувств и воли,
мыслей и дел, желаний и знаний.
Ах, мама, мама!
Долгие столетия,
тысячелетия ты водила нас за нос,
манила в безбрежные пустыни
фантомами бессмертия
и перспективами метафизических
радостей рая.
Ты заставляла нас за эти фантомы
проливать море крови и слёз.
Из-за них пылали костры,
скрипели колёса пыток,
раскалённые клещи рвали живое мясо,
и миллионы, миллионы сердец
раздирала безмерная мука.
И вот, наконец, мы додумались,
что эти фантомы — просто фантомы,
не стоят мук, и крови, и страданий,
что это — наши собственные творения.
Как кошка в зеркале
бездну видит, пока
не поймёт, что там — пусто.
Триумф! Триумф!
За десять тысяч лет тяжёлого труда
цивилизация наконец доходит
до той точки, до которой кошка
доходит за пять минут.
И, увидев, что за зеркалом
нет ничего,
мы логикой кошки решили,
что и в целом нет бездны,
нет ничего — лишь атом, момент
и молекулярное движение.
И мы были готовы плюнуть
на все мечты, тоски и желания,
на все бесконечные перспективы,
которые ты сама, мама,
вложила нам в душу.
Были готовы с презрением оттолкнуть
и растоптать всё высшее и лучшее
из всего, что ты дала нам, мама,
то, чем свято, возвышенно и величественно
житие человеческое.
Смеёшься, мама?
Ты ведь знаешь, этого не может быть,
это всего лишь миг борьбы, отчаяния,
каких ты видела уже миллионы.
Ты хорошо знаешь: мы — твои дети,
слабые, ничтожные и капризные дети,
и немного нервные сверх меры,
но всё же твои, родные, самые любимые,
и должны тебя любить, мама!
И пусть пытливым глазом мы разглядели
твои слабые и некрасивые места,
сорвали маску святости с лица,
развеяли розовый, поэтичный
туман, в который ты долго была закутана,
увидели твой станок вблизи,
увидели, как ты хозяйничаешь, —
то за старым поэтичным туманом
мы тысячи красот открыли,
таких чудес и чар,
что сердце и разум тонут в них, как в море.
И — что самое главное — мы
самих себя открыли!
Открыли собственную душу,
заглянули в механизм своих мыслей,
своих чувств, желаний и стремлений,
и там твою узнали руку, мама,
твои законы.
В тех пустых снах,
в вечных иллюзиях
мы увидели такую же реальную действительность,
такие же великие явления, как в звёздах,
в реве Ниагары,
в скалах Гималаев.
И здесь, в собственном нутре,
мы отыскали всё то, что, казалось,
утратили во внешнем мире:
гармонию, и вечность, и беспредельность,
и все розовые отблески идеала.
Пусть жизнь — лишь миг,
и состоит из мгновений,
мы вечность носим в душе;
пусть жизнь — борьба,
жестокая, дикая охота,
а в сфере духа — только многоголосие!
Разные тона, разные краски,
разные силы и стремления,
словно арфа с тысячью струн, —
но все струны звучат в одном ладу.
Каждый тон и каждый оттенок —
это миг, лучик света,
но в каждом миге
сияет бриллиант вечности.
________________
Примечания:
[1] — Пора бурных порывов (нем. *Sturm und Drang*)