Маленькая Ляпутета (Детство Марии Заньковецкой)

МАЛЕНЬКАЯ ЛЯПУТЕТА

Детство Марии Заньковецкой

Хозяином имения в селе Заньки — с большим домом, роскошным садом и длинной, до самого пруда, липовой аллеей — был Константин Адасовский. Но чему тут удивляться? Род Адасовских уже не в одном поколении имел дворянский титул, происходил от шляхты, ведшей корни ещё из украинской казацкой старшины.

В таких семьях принято чтить обычаи предков, а ещё — разбираться в высоком искусстве. Поэтому Константин Константинович, несмотря на ежедневную и изнурительную чиновничью службу в Нежинском уездном суде, никогда не забывал о том, что обладает исключительно сочным баритоном. А его жена, Мария Васильевна, также происходившая из знатного рода и занимавшаяся в селе Заньки целительством, всегда помнила о своём могучем меццо-сопрано.

В гостеприимный дом Адасовских часто приезжали гости из Нежина и Чернигова. Преимущественно это были молодые люди, университетские друзья братьев Адасовских — Евтихия и Александра. В такие дни хозяева устраивали небольшие семейные выступления.

А на храмовые праздники Константин Константинович собирал студентов и разучивал с ними различные хоровые номера. Обычно это происходило в большом зале дома: все певцы становились полукругом: справа — басы, слева — дисканты. Хозяин брал камертон и руководил пением. В такие моменты нарядный зал казался превращённым в храм, где вместе с величественными аккордами рождался подлинный обряд. Даже баба Сухондиха, которая служила в доме Адасовских няней, тайно прислушиваясь к пению, часто растроганно плакала, не в силах сдержать слёз. Конечно, её простое сердце было открыто для красоты. Но поскольку её громкие всхлипы мешали хористам, хозяину приходилось просить её сидеть во время репетиции на кухне.

Вскоре Адасовский решил организовать и церковный хор. Тогдашняя церковь в Заньках была несколько необычна по строению. Не такая, как другие церкви Черниговской губернии. Но удивительно красивая — никто не мог отрицать этого. Снаружи её украшала огромная золотая глава, издали похожая на яркий всполох закатного солнца, а изнутри — настенные росписи, выполненные «мастером от Бога». Селяне ходили в храм по старой привычке, привитой родителями и дедами, часто даже не вполне понимая истинной сути христианства. Но с тех пор, как помещик Адасовский создал в селе Заньки церковный хор, воскресные Литургии превратились для заньковчан в самые прекрасные часы их скромной крепостной жизни. Волшебное и поистине божественное пение — когда все голоса создавали одну величественную гармонию — возносило приземлённую душу хлебороба высоко к небесам.

Манечка тоже пела с отцом на церковном крыльце: её ангельский голос особенно завораживал прихожан. А ещё она пела на домашней вечёрке вместе с родственниками и гостями. И когда старшие разыгрывали импровизированные спектакли, она всегда с большим желанием присоединялась к их игре.

— Моя Ляпутета, — шуточно говорил о своей младшей дочке помещик Адасовский.

А Ляпутета росла жизнерадостной, доброжелательной девушкой и с малых лет имела приятную внешность: стройную фигуру, грациозную осанку, нежную кожу, пышные тёмные волосы и две ровные изящные брови над карими глазами. Её глаза излучали особый внутренний свет.

Но однажды пятилетняя Манечка, внимательно заглянув в люстерко, решила, что её глаза слишком тёмные.

— Нужно вымыть их мылом, и тогда они посветлеют, — сказала она сама себе. Затем набрала в миску воды и стала изо всех сил натирать глазки мылом. Только ничего не получалось: мыло вызывало лишь раздражение и боль. Тогда девочка отставила миску с водой и, закрыв лицо маленькими ладошками, громко заплакала.

Услышав плач, в комнату вбежала испуганная госпожа Адасовская:

— Маня, что с тобой? Что ты делала? — спросила она, заметив кусочек мыла на полу.

— Хотела отмыть глаза, а они не отмываются, — рыдая, ответила Маня.

— Отмыть? — удивилась Адасовская, опуская дочери руки и внимательно всматриваясь в её заплаканное лицо. — Твои глаза настолько грязные, что их нужно отмывать мылом?

— Они очень тёмные, — объясняла девочка, не прекращая горячего плача.

— Глупышка, — прижала Мария Васильевна дочку и нежно поцеловала ей лоб, — у тебя самый прекрасный цвет глаз! Разве ты не слышала, сколько песен посвящено карим глазам?.. Поверь: каждая девочка мечтает, чтобы ей посвящали такие песни!

И тогда маленькая Манечка наконец успокоилась. Правда, её «песенные» глазки ещё долго зудели от мыла.

Когда девочку отдавали в частную школу пана Арендаренко в соседнее село Комелёвку, Мария Васильевна повела её к местному портному, дяде Петру. Старик Пётр был замечательным мастером своего дела и славился по всему уезду искусством шитья платьев и корсетов для юных и прихотливых барышень. Марийка сказала матери, что хочет только такое платье, какое носят сельские девушки. И Адасовская сразу же согласилась — заказала портному льняную вышитую рубашку и яркую плахту.

— Я — зань-ко-ве-ць-ка дев-чин-ка, зань-ко-ве-ць-ка дев-чин-ка! — радостно напевала по дороге малышка. На её чистом белом личике сияла искренняя улыбка.

Адасовская шла и молча радовалась своей самой младшей дочери.

У помещичьей дочери было много верных подружек, с которыми она тайком от родителей часто ходила в рощу, гуляла по селу или придумывала всевозможные забавные шалости... Но маленькая Манечка умела не только петь и устраивать развлечения для подруг. Ей также нравилась домашняя работа. А ещё она всегда с радостью помогала родителям в их полевом хозяйстве.

За такую трудолюбивость, добрый и искренний характер девочку любили заньковецкие крепостные. Но и она иногда наведывалась в крестьянские дворы. Ей нравилось общаться с простыми людьми, слушать рассказы о том, как они живут, о чём мечтают.

Манечка с нетерпением ждала сельских праздников — свадеб, крестин, дней именин. Но самым большим праздником для неё оставались обжинки — когда через всё село ехали запряжённые лошадьми и украшенные яркими лентами возы, а за ними шли, распевая обрядовые песни, весёлые парни и девушки. Малышка тогда запрыгивала на самый большой воз и, сидя на богатом урожае, чувствовала себя безмерно счастливой.

Время шло. Кто-то в Заньках рождался, кто-то умирал. А кто-то рос, радуя родителей...

Адасовские готовились к десятилетию Мани. Константин Константинович разучивал со своим хором специальную приветственную песню. Мария Васильевна заказала у портного Петра пышный наряд: вишнёвый корсет, малинового цвета плахту со серебристыми кисточками, красные сапожки из сапьянной кожи. А ещё приобрела для любимой дочери роскошное коралловое ожерелье.

На праздник к Адасовским пришло много гостей — знакомые отцу помещики со своими семьями, студенты, хористы, близкие родственники. Из Чернигова приехала и тётя Саша, сестра Марии Васильевны, со своим мужем Александром Ивановичем Маркевичем.

После праздничного обеда именинница исполнила для гостей несколько песен, а затем станцевала «козачок». Все были поражены её талантом и голосом. И один из помещиков даже успел заговорить о «будущей актрисе Адасовской», но, столкнувшись с недовольным взглядом хозяина, замолчал на полуслове.

На прощание с Тарасом

— Маня должна получить образование в лучшем учебном заведении Чернигова, — убеждала тётя Саша свою сестру.

И как только наступила осень, десятилетнюю Марию отдали на учёбу в частный пансион Осoвской, славившийся высоким уровнем преподавания многих особенно важных для того времени предметов: русской и французской грамматики, литературы, истории, географии...

В первый же день новая ученица сразу записалась в библиотеку пансиона. И именно тогда, когда, подпрыгивая, хотела достать самую высокую книжную полку, считая, что самые интересные книги всегда наверху, в читальный зал вошёл почтенный господин в очках. Будто лёгкое перышко, он поднял Маню, усадив её к себе на плечо, и мягко сказал:

— Маленькая, выбери себе ту книгу, которую хочешь.

Когда же с полным охапкой книг «маленькая» наконец «приземлилась», господин в очках дружелюбно улыбнулся и представился:

— Николай Андреевич Вербицкий, преподаватель русской словесности и чуть-чуть поэт...

Мария Адасовская была прилежной ученицей, но больше всего её манили уроки музыки и танцев, а также занятия пантомимой. Ведь именно там она могла полностью проявить свои артистические и творческие способности.

— Из Адасовской может получиться прекрасная балерина, — повторял балетмейстер пансиона Янек Прушинский, восторженно наблюдая, как девочка умело исполняет сложные «па» мазурки.

А его жена, Бронислава Прушинская, которая преподавала девочкам пение, уверяла:

— Мария — прирождённая оперная певица!

Сама Маня тем временем неустанно придумывала различные пьески и этюды, которые потом вместе с другими ученицами пансиона ставила на импровизированной сцене. Чаще всего это были так называемые «анекдоты в лицах», когда разыгрывали забавные случаи из школьной жизни, высмеивали отдельных преподавателей или учеников. Стихи к этим постановкам Мария тоже писала сама.

Однажды Вербицкий попросил Адасовскую прочитать на уроке монолог Антигоны из трагедии Софокла. Ученица настолько правдоподобно вошла в эту сложную драматическую роль, что все присутствующие в классе были просто поражены.

— Ты должна просить своих родителей, чтобы они во что бы то ни стало отдали тебя на учёбу в Московское театральное училище. У тебя есть все способности актрисы! — сказал Марии преподаватель словесности по окончании занятия.

После таких слов она сначала смущённо опустила глаза, но потом сказала с присущей ей смелостью:

— Мне хотелось бы играть роли простых украинских девушек. Как-то в Заньках я видела, как плачет бедная нанимщица. Я хочу показать будущим зрителям слёзы той нанимщицы.

Искренние слова девушки приятно поразили сердце Николая Андреевича. Тогда он решился на довольно рискованный для того времени шаг. На следующий урок словесности принёс для Марии подарок — «Кобзарь» Тараса Шевченко, когда-то подписанный для него самим автором. Взяв в руки такую реликвию, ученица не могла сдержать восторг. Эта книга стала для неё оберегом. Каждый день она внимательно читала пылкие и пронзительные строки «Кобзаря», легко запоминая целые стихи и поэмы.