Было когда-то в одной стране:
печальный поэт в печальной хижине
в ряды свои думы ставил строго;
они и "ровнялись",
словно пехота, — и вдруг охота
взяла певца — и дал им он подмогу.
Крыльями думушки трепещут,
порядка слушать вовсе не хотят,
шеренги все разбили враз!
И россыпью крылатое войско
на жизненное боевище
из тесной хаты в свет летят.
Одна умчалась высоко,
другая нырнула глубоко,
а третья уж гнездо вьёт своё;
та — словно орлица, славу кличет,
другая чайкою кигичет
или кукушкою кукуёт.
Буйная ищет восхода солнца,
лагидная вьётся у оконца,
как ласточка всё прильнёт туда,
влюблённая — поёт девице,
как соловейко на калине
рыдает песней и слезой…
Тем временем люди трудолюбивые
развесили мастерские сети,
силки расставили, ловушки,
по кустикам попритаились,
приманочек наставили —
и ну ловить думки-пташки.
Так люди, думок наловивши,
по клеточкам рассадивши,
принялись их прихорашивать:
всех чернокрылых побелили,
а белых чуточку почернили,
и всех велели позолотить.
А чтоб никто не улетела,
подрезали у всех им крылья —
теперь буянью их конец! —
Ножки докупы повязавши,
в корзину стройно уложивши,
несут певцу на ралец.
Певец уж был не в хижине,
и даже вовсе не в могиле,
а в Вечной Славе пребывал
(такая есть страна прекрасна,
хоть кто-то скажет — легендарна),
там он гостей своих встречал.
И вот как раз в те самые днины
были певцу годовщины —
рожденья и смерти разом.
Гостями был он чествуем,
дарынки развязали, вручив:
«Твоим добром — тебе же в поклон!»
Пташки тоненько попищали,
да позолотой побряжчали…
Поэт к гостям тогда обратился:
«Ох, община моя почтенная,
где ж вы набрали сего дивного?..»
Он не узнал своих же детей!



