День с самого утра ясный.
Такой светлый и солнечный, что небо, обычно в погожие дни синее-синее, отразилось в море чистой лазурью. И потому море синее, серебром мерцает по верху, спокойно и вольно. Его волны гонят одна другую к берегу, играют весело и шумно уговариваются гнать так каждый раз и каждый день.
Две белые чайки сидят на берегу и спорят. Большая и маленькая.
— Я должна перелететь море! — говорит большая. — Должна непременно! Мне нужно сесть на высокой скале на другом берегу моря. Говорят, оттуда такой вид, какого мы здесь, на море, не имеем. И говорят, кто раз туда залетит, оттуда уже никогда не сможет вернуться. Значит, нужно решиться на всё: или здесь, или там. А я хочу туда!
— И я хочу туда! — говорит маленькая чайка.
— Нет, — возражает та, — ты оставайся здесь! Она сердито взъерошила перья и обиделась.
— Я тоже хочу лететь с тобой через море и сесть на ту скалу, что и ты! Я чайка, как и ты!
— Ну и что, что чайка?
Большую охватила ярость, и она сердито забила крыльями.
— Несчастная, — сказала она, — взгляни лишь на свои крылья! Разве ты способна перелететь это страшное море! Думаешь, оно будет всё таким же спокойным, как сейчас? Думаешь, солнце всегда будет так светить, как теперь, и полёт через море будет таким же, как твоя игра над волнами, когда летаешь, пока захочешь, а потом возвращаешься? Нет! Если решишься однажды перелететь его, то знай — обратного пути больше нет! И знай, каждую минуту будешь смотреть смерти в глаза! Я не хочу держаться с тобой в пути! Погибнешь как раз посреди полёта, и что тебе с того за толк? Ищи себе другого спутника, а я полечу один! Будь здорова!
Взмыл и улетел.
Опечаленная и грустная осталась маленькая чайка на берегу; печально и грустно смотрит на свои крылья и видит: они у неё куда слабее и меньше, чем у большой. Потом взглянула на море — оно широкое, безбрежное, пустое; взглянула вдаль, где летела, сверкая серебристой стрелкой, большая чайка, — широко и тоскливо расправила свои крылья и тоже пустилась за ней через море.
Летят…
Между ними простор, а под ними море. Оно играет и играет… Но эта игра уже грозная, не до смеха.
— Ты за мной? — кричит большая.
— За тобой.
— На скалу летишь?
— На скалу лечу.
— Несчастная! Но знай, — говорит она, — я там тебе не товарищ, я сама к скале лечу.
— Нет, нет, — отвечает та, — я не твоя спутница — сама к скале лечу.
И летят дальше…
Сильная высоко и ровно над морем, будто по натянутой в пространстве нити, как серебряная стрела мчится. Живая, неутомимая и сильная, купает белую грудь в свежем воздухе. Она смотрит далеко и высоко вперёд, острым глазом измеряет расстояние, откуда замаячит скала…
А слабая летит неровно. То ниже, то выше. То быстрее, то медленнее. Слишком низко над глубиной, чтобы глядеть ввысь, а если и поднимет головку, то только туда, куда поворачивает сильная. Потом снова тонет взглядом в глубине. Тут и там холодные капли буйной волны брызжут на неё и напоминают, что она летит над водой.
Время от времени сильная оборачивается к ней и зовёт, напоминая:
— Знай, что там я тебе не товарищ, я сама к скале лечу!
— Нет, нет, — отвечает та, — я не твоя спутница — сама к скале лечу!
И снова летят. Впереди сильная, а далеко-далеко за ней слабая. Солнце то восходит, то заходит, дни сменяются ночами, а под ними в своём движении меняется и море.
— Ты всё за мной? — крикнула однажды сильная, летя к слабой.
— За тобой.
— Не возвращаешься?
— Не возвращаюсь.
— Так знай: я тебя не вижу. Простор такой широкий передо мной, что непременно исчерпает твои силы, он всё больше занимает мои мысли и меня. А далеко внизу из тумана, словно из грёз, вырисовывается скала, к которой я лечу.
— А я вижу глубину, — ответила слабая. — А в глубине вижу смерть. А возле смерти вижу небо. А между смертью и небом — тебя.
— Так не возвращаешься?
— Не возвращаюсь. Он взмахнул крыльями.
— Так помни, — говорит она, — что всё же я не твой товарищ, я сама к скале лечу.
И летят дальше.
Кто думал, что море всегда спокойно и весело, без угрозы и страшного облика, тот страшно ошибся, ибо оно меняется. С ясной, весёлой поверхности, блестящей то серебром, то сине-зелёным отливом, вдруг поднялась буря. Небо почернело, ветер с бешенством разыгрался, а море, взревев, как великан, стало бушевать. Горами поднимаются волны. Одна взбирается на другую, катится, разбивается. И снова вверх, и снова в глубину. Здесь гибнут, там всплывают. А разбушевавшаяся белая пена кипит на гребнях безумных волн, сама себя разрывает.
Шум… стон… ад какой-то под почерневшим небом. А над всем этим — чайки.
Они не видят и не слышат друг друга. Не встречаются. Их разделяет простор, а под обеими — бездна.
Сильная изо всех сил рассекала воздух, лишь с трудом удерживаясь в высоте. Эта буря была страшнее всего, что она переживала. Теперь она впервые убедилась, что это настоящая морская буря. Но что же случилось с той несчастной, что летела с ней? Утонуло ли?..
— Где ты? — крикнула она с тоской. — Тонешь? Или уже утонула? И выйдет, что я виновата в твоём горе! А ведь я ясно сказала: "Я там не твой товарищ, я сама к скале лечу!"
И прислушалась — ответа нет.
— Где ты? — крикнула снова.
Снова ни звука… Внизу кипело море, волны перекатывались, пена клубилась дикой гривой по каждой из них; однако казалось, что как раз среди этих безумных волн, посреди ада доносились капельки звука:
— Я здесь!
— Низко над морем? Ведь я высоко в небе, далеко от этого ада!
— Нет, я над самой бездной. Я чувствую ад. На моих крыльях уже смертельный пот, и, может быть, я сейчас погибну. Я уже не лечу собственной силой, меня несёт один лишь вихрь!
Первая:
— А что я говорила? Теперь я не виновата! Я не твой товарищ, я сама к скале лечу!
— Нет, нет, — крикнула та, — я не твоя спутница, я сама сквозь ад лечу!
Потом уже ничего… Дикая буря гнула слабые крылья и играла их силой. То подбрасывала высоко над бездной, то низко несла над пеной. Наконец утихла и прекратила свою дикую игру.
Долетела сильная чайка до своей скалы. Села на вершину и видит: эта скала, к которой она добралась, есть скала смерти… И вдруг обмякли сильные крылья, она смертельно вздрогнула… Через несколько мгновений, как и следовало слабой, подлетела и маленькая. Как раз в тот миг, когда сильная умирала…
— Хорошо, что ты прилетела сюда, — сказал он, — ведь уже один по эту сторону я бы не погиб!
— Хорошо, что я не осталась там, — ответила она, — одна на том берегу я бы не погибла!
— Но помни, — сказал он ей, — что хоть я не твой товарищ, но в смерть я тебя не беру!
— Нет, нет, — сказала она, — я не твоя спутница, и в смерть уже сама полечу!
19 марта 1902.